Впереди вражеский берег - Гай Пенроуз Гибсон

Я не был кадровым военным. В 1936 году я поступил в Королевские ВВС только для того, чтобы научиться летать. В апреле я собирался уйти с военной службы, чтобы стать летчиком-испытателем — это была хорошая работа, за которую недурно платили. Но Муссолини сломал все мои планы, когда вторгся в Албанию. А теперь Гитлер скомкал весь мой летний отпуск, причем, похоже, на много лет вперед.

Англия была не готова к войне, в этом никто не сомневался. Хотя Королевский Флот что-то лепетал о непроницаемой блокаде, которая через 6 месяцев поставит Германию на колени, хотя британский лев обзавелся крыльями, серьезно ли все это? Мы имели совсем немного бомбардировщиков, в основном «Веллингтоны» и «Хэмпдены», хорошо еще, что сохранились добрые старые «Уитли». Но ни один из них не мог нести достаточно много бомб, и лишь отдельные экипажи умели находить цели. Штурманское дело было поставлено из рук вон плохо. Большую часть истребительной авиации составляли «Гладиаторы» и «Харрикейны I». Эскадрильи «Спитфайров», «Тайфунов» и «Ланкастеров» пока что витали только в мечтах конструкторов.

У нас было совсем немного летных школ, да и те находились в пределах досягаемости германских бомбардировщиков. Имперская программа подготовки летчиков еще не была приведена в действие. Что же могло произойти вследствие этих проволочек? Не придется ли нам сражаться постоянно тающими силами, пока у нас вообще не останется ничего? Последние из пилотов с военным опытом, которые еще служили в Королевских ВВС, говорили, что средняя продолжительность жизни пилота бомбардировщика составляет 10 часов полета. В таком случае, у нас не было будущего. Что будет твориться в городах и на заводах, которые Германия начнет бомбить с первого дня войны? Мы не имели никакой серьезной ПВО. Этим летом один бригадный генерал пригласил меня на учения армейских зенитчиков, которые пытались сбивать беспилотные самолеты-мишени. Я согласился и в течение 2 часов наблюдал, как армейские зенитчики выпускают сотни снарядов по маленькому биплану, который мотался взад и вперед у них над головами на высоте 5000 футов. Они стреляли просто отвратительно, и мишень не была даже поцарапана. Лишь когда она пошла на посадку, офицер управления не справился с ней, и мишень врезалась крылом в море. Тогда один из армейских офицеров, не скрывая гордости, заявил:

«И все-таки в конце концов мы ее прикончили!»

При этом он даже не покраснел, глядя в лицо офицеру ВВС, который должен был отремонтировать мишень для продолжения учений на следующий день.

Состояние армии было просто ужасным — почти нет танков, современного вооружения, нет подготовленного личного состава, хотя не армия была в том повинна. Да посмотрите на наших соотечественников! Они громко возмущались, когда мы летали над Лондоном, пытаясь научиться перехватывать ночные бомбардировщики. Они называли нас нахальными плэйбоями! Вялая апатия и сытое благодушие вполне могли поставить Британскую империю на колени, если вообще не разнести ее на кусочки!

В 1936 году ВВС начали увеличиваться, но этот процесс шел мучительно медленно, и даже сегодня мы были ненамного сильнее, чем в 1938 году.

Мюнхен. Ну и зрелище! Но, может быть, Чемберлен все-таки был прав, кто знает? Единственное, в чем я уверен: слава богу, что мы не ввязались в войну в 1938 году.

А что можно сказать о нашем союзнике — Франции? В июле мы совершили полет в Марсель и обратно через Париж и Лион, чтобы «показать флаг». По пути мы посетили несколько аэродромов, но нигде не видели ни единого французского самолета. Куда же все они делись? Никто не знал. Похоже, во французское правительство не меньше нашего приложило руку к развалу обороноспособности своей страны.

Почему же две великие нации пали столь низко? Возможно, корни этого следовало искать в прошлом. Цвет обеих наций пал на полях сражений Первой Мировой войны или разочаровался в попытках добиться совместных действий наших стран. В результате остались те, кто остались. Если бы, пусть даже случайно, у нас появилась надежда выиграть войну, — хотя она казалась очень далекой, — поэтому, чтобы защитить наших детей, следовало позволить молодым людям, которые были способны сражаться, участвовать в управлении государством.

Я прочитал много книг о последней войне и знал, что она привела к гибели множества людей, стала причиной хаоса, разрушений, ужасающих страданий, за которыми последовали новые, ранее невиданные бедствия — душащая страну инфляция, разгул преступности, промышленный спад. Я надеялся, что все это не повторится в новой войне. И если все-таки она разразится, виновные в этих преступлениях понесут тяжелое наказание.

Мои размышления оборвались, когда мы проехали Вудсток-Роуд, где находилась моя школа Сент-Эдвард, и прибыли в Оксфорд. Фредди бросил старушку «Элвис» перед пабом, куда мы решили заглянуть на минутку. После пары кружек пива к нам подошли ребята, которых мы знали. Все они оказались в той же лодке. Кое-кто отправлялся в Оксфордскую университетскую эскадрилью, другие должны были служить в армии, кто-то ждал призыва во флот. Мы расстались только после дюжины пива, чувствуя себя гораздо лучше, и отправились пообедать. Было уже довольно поздно, и мы изрядно проголодались, а потому завершили королевскую трапезу бургундским урожая 1928 года.

После новой порции выпивки я буквально ввалился в вагон поезда.

«Прощай, Фредди, удачи».

«Прощай, Гай. Бог знает, когда я увижу тебя вновь. Всего наилучшего».

И поезд двинулся на север.

Что за путешествие! Я впервые столкнулся с затемнением. Вагоны были набиты до отказа солдатами и гражданскими, все куда-то стремились. После множества остановок, под крики и вопли, звон фляжек, в 4 утра мы прибыли в Линкольн. Я жутко страдал от похмелья. После некоторой нервотрепки, подписав пару бумажек, я отправился на автомобиле в Скэмптон. «Солнечный Скэмптон», как мы его называли, так как он находился в Линкольншире, и мало кому удавалось там погреться на солнце. Но с прошлой войны в этом городке осталась старая база бомбардировочной авиации. Когда мы въезжали в ворота, я отметил, что все окна закрыты черными шторами, а уличные фонари погашены.

В офицерской столовой горели только тусклые синие лампы аварийного освещения. Читать в их тусклом свете было нельзя, но светонепроницаемых штор на все здания не хватало. Когда я закончил завтрак и уже собрался отправиться в постель, прибыли наши орлы. Обычно в 6 утра в офицерских столовых КВВС нет ни души, но теперь все переменилось. Они были на ногах с самого рассвета. Они не изменились и приветствовали меня по-прежнему радостно:

«Хэлло, Гиббо!»

«Неплохой отпуск, старина?»

«Привет, такой и сякой! Вернулся повоевать, что ли?»

Но немного позднее в столовой повисла тишина, когда мы услышали, что Германия вторглась в Польшу. А я отправился поспать.

* * *

Следующие два дня промелькнули стремительно, причем оба противника проявили повышенную активность. На всех базах Бомбардировочного Командования царил полный бедлам. По периметру аэродромов мотались гусеничные тягачи, некоторые из них волочили за собой длинные хвосты тележек для бомб. Другие растаскивали наши «Хэмпдены» по щебеночным дорогам к местам стоянки — эскадрильи рассредоточивались, чтобы избежать потерь от вражеских бомб. Вокруг аэродромов подразделения наземного обслуживания спешно рыли окопы для зенитных орудий и обкладывали их мешками с песком. Только вот беда — самих орудий в этих окопах пока не было. Офицеры химической службы носились, как ошпаренные, всюду расставляя свои детекторы. Эти детекторы были двух моделей, и они всегда вызывали у меня смех. Один — желтый — должен был краснеть при наличии в атмосфере отравляющих газов, но почему-то слишком часто не срабатывал. Другой напоминал кусочек сыра, подвешенный на крючке (как в мышеловке). Что это было такое — я так и не сумел выяснить. Только этот «сыр» исчезал очень быстро, может быть, неграмотные птицы воровали его?