Счастливый брак - Рафаэль Иглесиас

Маргарет открыла глаза, как раз когда он решил встать с высокого стула возле ее постели и прилечь вздремнуть, хотя по опыту он уже знал, что короткий сон посреди дня лишь отчасти облегчает состояние тревожной усталости, добавляя к нему заторможенность и головокружение. Тем не менее было трудно устоять перед искушением растянуться на раскладном диване, который сиделка, как обычно, успела сложить в отсутствие Энрике. Он настоял, чтобы потратить кучу денег (после третьей госпитализации расходы взяли на себя щедрые родители Маргарет) на отдельную палату на девятнадцатом этаже Слоан-Кеттеринг, где было спальное место и для него — так он мог разделять с Маргарет полные страха и отчаяния ночные часы. На этом так называемом VIP-этаже палаты ничем не отличались от номеров в хорошем отеле: два стола — обеденный и кофейный, удобное кресло и раскладной диван, на котором он как раз собирался примоститься, когда Маргарет открыла свои огромные печальные глаза.

Она ничего не сказала. Не спросила, проследил ли он, чтобы Макс сфотографировался для выпускного альбома. Не сообщила, заходил ли доктор за те полтора часа, пока Энрике не было в больнице. Она смотрела на мужа, словно они сделали паузу в продолжительной беседе и ей нужно было обдумать его последнее замечание. Она будто старалась вобрать его в себя своими сверкающими глазами — такими же голубыми, как в день их встречи, но теперь на сузившемся из-за истощения лице казавшимися больше, чем когда бы то ни было.

По мнению любого здравомыслящего человека, они принадлежали к верхушке среднего класса Нью-Йорка, были весьма состоятельными людьми, жителями процветающего мегаполиса, гражданами самой богатой в мире страны — и тем не менее Маргарет уже полгода голодала. Начиная с января она не могла принимать пищу и даже пить, потому что содержимое желудка перестало проходить в кишечник. Сначала врачи решили, что эта проблема, в научном языке изящно именуемая гастропарезом[6], — побочный эффект химиотерапии, что внушало надежду, ведь в таком случае теоретически она была обратима. Но потом специалисты пришли к выводу, что более вероятной причиной был метастазирующий рак, распространившийся на внутренние органы. Метастазы, слишком маленькие, чтобы их можно было обнаружить на компьютерной томограмме, препятствовали перистальтике желудочно-кишечного тракта и в конце концов вызвали ее полную остановку; ничего из того, что Маргарет глотала, не переваривалось, а оставалось в желудке до тех пор, пока не начиналась рвота, спровоцированная переполнением.

В феврале один из лечивших Маргарет врачей, невысокий, любивший всеми командовать еврей-эмигрант из Ирака, установил гибкую пластиковую трубку — чрескожный эндоскопический дренаж, сокращенно называемый ЧЭД. Все, что Маргарет глотала, вытекало в специальный прикрепленный снаружи мешок. Дренаж был необходим, даже когда Маргарет ничего не ела и не пила. Энрике быстро усвоил, что когда пищеварительная система не работает и желудок не опорожняется, черно-зеленая желчь, производимая печенью и накапливающаяся в желчном пузыре, не находя выхода, поступает обратно в желудок и примерно за четыре часа заполняет его.

Приблизительно пол-литра этой отвратительной жидкости уже накопилось в мешке, висевшем рядом с кроватью, в нескольких дюймах от мерно покачивавшейся (чтобы не заснуть) ноги Энрике. С другой стороны на штативе висел насос, который прошлой ночью отключили и отодвинули в сторону. Насос обходным путем подавал в пищеварительный тракт питательную смесь на основе овсяного отвара, похожую на ту, детскую, которую они когда-то давали своим новорожденным сыновьям. Смесь подавалась через вторую трубку, которую десять дней назад установил другой врач, розовощекий хирург с виноватой улыбкой. Эта трубка называлась очень похоже — ЧЭЕ, где «Е» обозначало еюностому. Через нее питательные вещества вводились непосредственно в тонкий кишечник.

Команда врачей и медсестер, занимавшаяся лечением Маргарет, пыталась кормить ее с помощью ЧЭЕ в течение последних трех ночей. Процедура должна была начинаться в полночь и заканчиваться в шесть утра, но ее ни разу не удалось довести до конца. В первую ночь система проработала до пяти утра, во вторую — до трех, а в последнюю отказала почти сразу же. Около часа ночи Энрике проснулся от стенаний Маргарет: она звала его по имени, в отчаянии умоляя позвать медсестру и выключить насос, потому что питательная смесь двинулась в обратном направлении и уже подступала к горлу, вызывая ужасное ощущение, что она заполнена едой, которую не глотала.

В январе — а сейчас был уже июнь — Маргарет не умерла с голоду благодаря системе ППП, что означало полное парентеральное питание, процесс, когда все питательные вещества вводятся внутривенно, никак не задействуя желудочно-кишечный тракт. Все необходимые белки, жиры и витамины в жидком виде поступали через подведенный к груди катетер и всасывались непосредственно в кровь. Персонал больницы научил Энрике прочищать катетер, готовить питательную смесь, подсоединять насос. Пройдя обучение, Энрике мог ухаживать за Маргарет и дома.

Когда они приступили, было холодно, лежал снег, и Маргарет весила 114 фунтов[7]. До теплого июня ППП кое-как поддерживало в ней жизнь. Маргарет не получала ни энергии, ни возможности ее использовать. Каждый день в течение двенадцати часов в нее вливалась смесь с характерным кисломолочным запахом. Даже если процесс начинался довольно поздно — около десяти вечера, он все равно ограничивал планы на вторую половину дня и съедал большую часть следующего утра. Кроме того, система питания не справлялась со своей главной задачей — вес Маргарет снизился до 103 фунтов[8].

Весьма болезненно отреагировал на угасание ее жизненных сил Макс, которому в прошлом сентябре сказали, что его мать неизлечимо больна и проживет больше девяти месяцев, только если подействует экспериментальное лекарство, целебный эффект которого пока не доказан. Как и его старший брат Грегори, Макс унаследовал приверженность матери к точным фактам. Как-то раз в апреле он обратил внимание Энрике на один такой факт. Маргарет лежала в больнице с очередной инфекцией. После школы Макс зашел проведать ее и час тихо пролежал рядом с ней на больничной кровати. Когда Энрике провожал сына до лифта, тот спросил:

— Они собираются делать что-то с маминым весом?

Нежным и обнадеживающим тоном, который он старался сохранять, хотя его слова отнюдь не были нежными и обнадеживающими, Энрике объяснил, что врачи решили с этого дня повысить калорийность питательной смеси. Глаза Макса расширились, и он перебил отца:

— Это хорошо. А то ее жировые подушечки совсем исчезли.

Энрике не мог понять, что сын имеет в виду. Болезнь Маргарет показала ему, что собственные предположения или умозаключения легко могут быть ошибочными, что всегда стоит задать прямой вопрос, поэтому он спросил у своего мальчика, что такое жировые подушечки.