Ключевая фраза - Рубен Маркарьян

– Виктор Михайлович выпил уже чаю, дважды. Может, вам тоже чай? Или кофе?

– Давай чай. Зеленый. И пригласи ко мне в кабинет профессора, не хочу я в переговорной.

Каховский любил свой кабинет, он крайне редко проводил встречи в переговорной комнате, разве что когда народу было много или документы требовали разложения на огромном столе. Тем более общаться со своим бывшим университетским преподавателем и научным руководителем при подготовке диссертации, он считал, в комнате для переговоров было бы не по-семейному.

Виктор Михайлович был заслуженным деятелем науки, известным ученым-криминологом с мировым (насколько можно было считать российскую юридическую науку частью мировой) именем. Он вошел в кабинет своего ученика, дребезжа чашкой недопитого чая о блюдце, неся их из переговорной, несмотря на настойчивые просьбы Тины сделать это за него.

– Здравствуйте, Артем Валерьевич, – профессор пожал Каховскому руку, ставя чайный прибор на приставной столик у рабочего стола адвоката. Из правой руки профессора произрастал подержанный традиционный преподавательский портфель, который он перед рукопожатием определил себе под ноги.

– Рад вас видеть, Виктор Михайлович, – приветствовал Каховский своего учителя. – Я, наверное, забыл, извините, не записал в своем ежедневнике время нашей встречи, еду себе такой, весь в мыслях из СИЗО, да и не помню, что вы меня тут ждете. А Валя…

Адвокат взглянул на стоящую в дверях помощницу-секретаря.

– Валя забыла мне прислать СМС или позвонить, чтобы сообщить, что вы ждете.

Бывшая минуту назад Тиной, Валя надула губы и вышла в сторону кухни поплакать над завариванием чая.

– Ну, не ругайте Рыжика, Артем Валерьевич, это я ее заговорил. Она меня развлекала, а я умничал. Люблю я это занятие, знаете ли…

Профессор снял очки, достал из оттянутого бокового кармана пиджака платок и долго протирал стекла, периодически всматриваясь в их чистоту, как в прицел снайперской виновки, сощурив один глаз.

– Тем более что мы не договаривались с вами. Я просто был рядом, читал лекцию для студентов тут в одном вузе, халтурка, знаете ли… Правда, сейчас уж и не знаю, халтурка или пахота. Раньше придешь к ним, бывало, лекцию читать с какой-нибудь темой отвлеченного названия, анекдотик расскажешь, случай какой из практики, ну так, отдохнешь душой. Им-то до лампочки эти лекции, они ж внепрограммные… Так, приманка для студентов, мол, светило ученое к вам, вуз-то коммерческий… А сегодня прихожу, мне говорят, лекция в большом зале. Я и напрягся… Думаю, чего там в большом зале делать с этой группой. Обычно там человек двадцать, ну от силы тридцать… Захожу… батюшки! Там человек двести, и на видео снимают две камеры по углам. Анекдотами не отделался, в общем, – закончил рассказ Красевич, водрузив очки на положенное им на носу место.

– То есть вы пришли просто чаю с печеньем выпить и с Рыжиком поболтать, – засмеялся Каховский.

– Точно так-с, – прибавив колоритное «с», улыбнулся в ответ профессор.

– Ну, раз уж пришли, может, поделитесь со мной своими мыслями вот на какую тему, – Каховский пересказал свои недавние умозаключения по поводу силы слова, мантры и происхождения человечества.

– Я что думаю, – продолжил Артем, – ведь если основа всего – Слово, следовательно, среди обилия слов должно быть ключевое слово? Ну, как бы ввод всего потока информации? Ну, как программист, написав эти нолики и единички, он же нажимает на кнопку… Или даже нет, скорее, компьютерные герои в игре, они ведь ничего делать не будут, пока не будет произнесено ключевое слово или подан знак, чтобы программа начала включать уровень развития игры. Ходишь, допустим, по лабиринту, на кирпичики жмешь, как в игре-бродилке. Найдешь нужный, выйдешь. Или вот фильм был американский… как он… С Джадом Лоу. «Экзистенция»! Там был момент, когда Джад попал в компьютерную реальность, разговаривал с героями игры, и один из них завис, не реагировал на фразы, потому что Лоу, точнее его герой, никак не мог понять, что говорить. А когда понял, его собеседник все равно продолжал тупить. Оказывается, надо было обратиться к нему по имени, чтоб он понял, что обращаются именно к нему.

– Так… Интересно, конечно, но я-то чем могу быть вам полезен! Я не философ и не теолог, у меня другая сфера: криминология, уголовный процесс, – профессор с недоумением глядел на ученика.

– Тут вот какая штука, Виктор Михайлович, – Каховский пытался подобрать слова для описания пока еще не окрепшей мысли. – Вы не сторонник суда присяжных, насколько я помню.

– Это верно, – с какой-то особой гордостью прозвучал ответ Красевича.

– Да. Я помню… Но я вот, знаете ли, считаю суд присяжных спасательным кругом для нашей судебной системы.

Профессор кивнул головой в знак уважения к противоположному мнению и слегка пожал плечами. Каховский понял: пока придется поговорить о том, о чем уже спорили с профессором не раз. Тем не менее он был рад такой возможности, так как мысль еще не окрепла и адвокат надеялся в процессе дискуссии ее сформулировать яснее.

– Да, я против суда присяжных, – делая глоток остывающего чая, произнес Красевич, делая длинное ударение на звук [o] в слове «про-о-о-о-тив». – И вы прекрасно знаете почему! Просто вы, Артем, – адвокат, и вам проще с судом присяжных. Простых людей легче запутать!

– Но в суде две стороны, Виктор Михайлович! Там же и прокурор есть! Получается, ему тоже легче запутать простых людей? – парировал адвокат.

– Да, прокуроры… Ну, вы же знаете… Немного среди них великих ораторов, – поежился Красевич. Он не любил обсуждения прокурорских качеств, поэтому спор о суде присяжных начал именно с этого невыгодного для себя аргумента, чтобы побыстрее о нем забыть.

– И кто мешает прокурору из ненужного аксессуара превратиться в искусного оратора? – насмешливо спросил Каховский. – Извините, Виктор Михайлович, я помню, вы работали в прокуратуре, к вам это не относится.

– Ах, бросьте, коллега, в мои времена обвинители были ого-го!!! А до меня – вообще монстры! Анатолий Кони, например. Но дело не в таланте, просто прокурор приводит факты. Он не имеет права путать присяжных.

– Так и адвокат же не анекдоты рассказывает, – возбужденно заметил Артем. – И я, и обвинение – мы все излагаем факты! И мы же даем им оценку. Просто с оценкой фактов и выводами мы, адвокаты, справляемся лучше!

– Присяжные настроены против обвинения изначально. Природа человека такова, – профессор поднял указательный палец вверх. – Во всяком случае нашего человека. Всепрощение! Христианские ценности!

– Смотря по какому делу! Но все равно, что такое присяжные? Это ведь общественная совесть. Не мнение, а именно совесть. Ведь так, кажется?

– Непрофессиональная и легко принимающая все на веру! – начал закипать Красевич. – Профессиональный судья – тоже выразитель общественной совести, он же не с Марса прилетел?! Он тут живет, в обществе!

– Правильно! Только он выразитель общественно-профессиональной совести. У него уголовных дел – каждый год по телеге. Он разбирается лучше в «юризмах», он видел, уж перевидел всякого, решал судьбу человека неоднократно, он спокоен, как хирург, режущий аппендицит в сотый раз. А присяжный… Для него это по-другому. Это не он режет аппендицит, а ему делают операцию, причем на сердце! Он ведь пропускает все – факты, их оценку, эмоции – через свою душу, свою совесть, а не сквозь свой профессиональный опыт и холодный юридический ум. Это его могут зарезать на операционном столе, если скальпель соскользнет…