Возбуждённые: таинственная история эндокринологии. Властные гормоны, которые контролируют всю нашу жизнь (и даже больше) - Рэнди Хаттер Эпштейн

Эндокринология как наука родилась лишь в XIX столетии, намного позднее других важных медицинских направлений. К концу XVII века ученые уже знали, что кровь циркулирует по организму, а не плещется туда-сюда, и неплохо знали анатомию человека. Открытие гормонов состоялось лишь после зарождения физиологии и химии в середине XIX века: эти научные дисциплины создали новые способы изучения организма. Врачи больше не подходили к телу с позиций изучения внешнего устройства, подобно картографам, наносящим на карту новые неоткрытые земли. Не ограничивали они себя и изучением только нервных и кровеносных путей. Ученые начали работать с химическими веществами организма и выдвигать теории об их влиянии на здоровье и заболевания. Медицина стала в большей степени наукой. В 1894 году Уильям Ослер, которого считают отцом современной медицины, объявил, что «врач без понимания физиологии и химии бесцельно барахтается, неспособный представить стройную концепцию болезни, стреляя лекарствами наугад, словно палит из помпового ружья куда попало»[11].

Ближе к концу XX века мы узнали, что гормоны зависят от иммунных клеток, а также химических сигналов мозга, и наоборот. Наши защитные клетки и мозговые «гонцы» зависят от гормонов и не могут без них работать нормально. Эта сложная система оказалась гораздо сложнее, чем нам представлялось. И мы до сих пор не понимаем ее полностью.

Во времена Бланш Грей ученые только-только начали рассеивать туман. Медицина тогда переживала свой подростковый возраст: смелая, высокомерная, наивная. Свободные от комитетов по этике, информированных согласий и других вещей, которые полностью изменят принципы медицинских исследований в конце XX века, смелые врачи-ученые процветали в исследовательском сообществе, совершая открытия на собственных условиях и выдвигая собственные идеи, в каком направлении двигаться и как действовать. Их самые дерзкие опыты позволяли науке в то время двигаться куда быстрее, чем сейчас, когда тщательно соблюдаются права пациентов.

Тем не менее, вне зависимости от того, несутся эксперименты вперед на всей скорости или едва ползут, новые идеи редко появляются подобно взрыву. Они медленно тлеют, иногда – в течение десятилетий. Теорию эволюции обсуждали и до того, как Чарлз Дарвин опубликовал свой труд в 1859 году. Микробную теорию заболеваний рассматривали во многих лабораториях Европы и до того, как Роберт Кох получил неопровержимые доказательства и опубликовал их в 1880-х годах. То же можно сказать и об открытии гормонов. (Пожалуй, не стоит удивляться, что гормональная теория появилась в одно время с микробной теорией: они очень сильно друг от друга отличаются, но есть у них и одно важное сходство – они изучают мельчайшие объекты, оказывающие огромное влияние.)

В течение столетий целители отмечали силу действия соков половых желез. Древних врачей интересовали и другие железы: в области шеи – щитовидная, рядом с почками – надпочечники. Несомненно, эти железы для чего-то нужны. Но для чего?

Первый по-настоящему научный эксперимент с гормонами был проведен 2 августа 1848 года. Врач Арнольд Бертольд проделал опыт с шестью петухами у себя на заднем дворе в Геттингене (Германия). Многих ученых тогда интересовали семенники: если там вырабатываются какие-то жизненно важные «соки», то как они действуют? Продолжат ли работать тестикулы, если пересадить их в другое место? Бертольд отрезал по одному семеннику у двух петухов. У двух других он удалил оба тестикула. И, наконец, у последней пары петухов он тоже вырезал оба семенника, но потом поместил по одному тестикулу в живот другого петуха. В итоге у этих птиц оказалось по одному чужому семеннику, да еще и не в нужном месте.

Бертольд обнаружил, что петухи без семенников стали жирными, ленивыми и трусливыми. По его словам, они вели себя, как куры. Их ярко-красные гребешки выцвели и уменьшились. Они перестали гоняться за курами. Петухи с одним семенником остались прежними: горделиво расхаживали, выпячивали грудь, топтали кур. После вскрытия Бертольд обнаружил, что их единственные семенники набухли, и решил, что это компенсация из-за отсутствия второго семенника.

Но самым потрясающим открытием стало то, что по всем признакам должно было шокировать мир исследователей семенников: результат обмена половыми органами. Бертольду было интересно, смогут ли семенники функционировать в другом месте организма. И они смогли. Он пересадил семенник в брюшную полость жирной, ленивой кастрированной птицы – у молодого трехмесячного петуха между ног не было ничего, лишь единственный семенник в животе, – и тем не менее тот снова превратился в полноценного самца с ярко-красным гребешком. Бертольд пересадил семенник в живот другому петуху – результат был тот же. «Они похотливо кукарекали, часто дрались друг с другом и другими петухами и реагировали на кур, как обычно», – писал он[12].

Бертольд предполагал, что, разделав птиц, обнаружит сетку из нервов, соединяющих семенники с остальным организмом. Вместо нервов он нашел там кровеносные сосуды. В своей четырехстраничной научной статье доктор Бертольд первым описал, как работают гормоны: по его словам, эксперимент показал, что семенники выпускают в кровь некое вещество, которое затем по кровеносным сосудам доходит до нужного места в организме. Он был прав: гормоны действительно выделяются в одной части организма и попадают в цель подобно метко выпущенной стреле из лука. (Слово «гормон» Бертольд, конечно, не использовал: его придумали лишь полвека спустя.) Никто его не послушал. Наука о гормонах могла зародиться именно тогда. Но этого не произошло.

Наука – это не только эксперимент. Это еще и поиск фактов. Сбор доказательств. Понимание их значимости. Проверка интуитивных догадок. Эксперимент Бертольда с петухами мог бы стать основополагающим, изменить научную парадигму, преобразить взгляды ученых на «внутренние секреты». Бертольд опубликовал свои данные в Mueller’s Archives of Anatomy and Physiology под названием Transplantation der Hoden (Hoden – «семенники» по-немецки)[13], а затем без всякой шумихи занялся другими проектами. Как писал Альберт Майзель в книге The Hormone Quest («В поисках гормонов»), это все равно что если бы Колумб открыл Америку, а потом уплыл домой и всю оставшуюся жизнь посвятил изучению улиц Мадрида[14].

После Бертольда были и другие ученые, которые заронили в землю семена, из которых, в конце концов, выросла наука, получившая название «эндокринология»: Томас Близард Керлинг, лондонский хирург, провел вскрытие тел двух девочек, при жизни страдавших ожирением и задержкой развития (одна умерла в шесть лет, другая – в десять), в надежде найти внутри какие-нибудь физические дефекты. Он обнаружил, что у обеих отсутствует щитовидная железа, и опубликовал статью, где высказал предположение, что отсутствие щитовидной железы приводит к умственной отсталости[15]. Другой лондонский врач Томас Аддисон связал синдром, при котором больные испытывали резкую слабость, а кожа становилась бронзового цвета, с повреждением надпочечников. Позже этот синдром назвали в честь него болезнью Аддисона[16]. На севере Англии еще один врач, Джордж Оливер, покупал у местного мясника овечьи и коровьи надпочечники и кормил ими своего сына, просто чтобы посмотреть, что получится[17]. У мальчика сильно повысилось артериальное давление. Вдохновленный своим открытием, Оливер вместе с коллегой из Лондона провел серию экспериментов на собаках, которые подтвердили результаты, полученные на человеке. «Таинственный секрет» надпочечников позже назовут адреналином[18].