Рандеву с йети - Никита Велиханов

— Ой, какая незадача, — затараторил молодой человек, мигом подскочив вплотную к Ирине и, едва не стукнувшись с ней лбами, принялся подбирать с земли всю эту мелочовку. — Но мы это сейчас поправим, сейчас поправим.

Ирина, которая все ждала какого-то подвоха и была наготове, подвоха так и не дождалась. Молодой человек буквально в одно касание сгреб с асфальта не успевшие далеко раскатиться помады-карандашики, высыпал их в новую косметичку и даже помог Ирине затолкнуть ее, а она была чуть крупнее прежней, обратно в сумочку. Старую косметичку он забрал, объяснив, что для отчетности, рассыпался в поздравлениях и в изъявлениях благодарности и перешел, как и предполагала Ирина, к основному номеру программы. Всучить он ей попытался ни много ни мало кухонный комбайн, с двадцатью рабочими режимами и с полудюжиной разных насадок, произведенный швейцарским отделением фирмы по высшим европейским стандартам качества и с двумя годами гарантии начиная с даты продажи. К комбайну в виде еще одного бесплатного подношения от фирмы — такой сегодня день! — возведя очи горе и взмахнув еще раз руками возгласил молодой человек, — прилагалась пластиковая мисочка для готового продукта и почему-то пластиковая же щетка для волос, настолько дешевая и безвкусная, что со всем остальным это как-то уж слишком не вязалось.

Хотя отчего же со всем. Комбайн был откровенно «желтый», причем не просто «желтый». Это был пользованный «желтый» комбайн. Валик, на котором держались насадки, был замотан промасленной бумагой, но Ирина углядела рядом с краешком бумаги пару царапин, а когда отвернула обертку, поняла, что комбайн отработал как минимум полтора обычных для «желтой» сборки гарантийных срока. Лейбл на него налеплен был, конечно, швейцарский, но скорее всего, если такого старичка включишь в сеть, проработает он от силы неделю, а потом благополучно сдохнет. Если он вообще работает, а не сгорел два месяца назад, не был принят в утиль, подчищен, подкрашен, упакован и отправлен в свободное плаванье по улицам столицы нашей родины в сопровождении не лишенного известной ловкости и известного артистизма очковтиралы.

— Знаете, молодой человек, — улыбнулась Ирина, вручая комбайн коммивояжеру, — я, наверное, не стану у вас его покупать. Машина, несомненно, замечательная, и я очень уважаю швейцарское качество и бельгийские фирмы, но у меня, честное слово, просто нет с собой денег.

Она ожидала чего угодно. От нудных, с хватанием за рукав и заглядыванием в глаза уговоров до возмущенного требования отдать обратно косметичку, которую ей подарили, потому что думали, что она порядочная девушка, а она оказывается… И на каждый вариант поведения у нее уже была готова соответствующая реакция — от резкого жеста рукой, чтобы стряхнуть надоедливого прилипалу и освободить дорогу, до еще более резкого жеста ногой, в том случае если это не просто так балаганчик, а замаскированная под уличный скандал попытка ограбления. Около года назад на Казанском вокзале с ней попытались проделать подобный номер трое тоже весьма артистичных молодых людей. Она стояла с чемоданом и сумкой, дожидаясь носильщика, который добросил бы все это барахло до третьего вагона, стоявшего — судя по номерам близстоящих вагонов — уже где-то на подходах к Тамбову. В чемодане и в сумке было кое-какое компьютерное «железо»; дальние саратовские родственники, с которыми она неожиданно для себя сблизилась за последние два-три года, хотя до той поры едва-едва знала их в лицо, передали ей деньги и попросили купить в Москве то-то, то-то и то-то, поскольку в Саратове все то же чуть не в полтора раза дороже, и задуманный апгрейд фирменной оргтехники выльется в сумму совсем запредельную. Сумка и чемодан стояли на асфальте, Ирина оглядывала окрестности в поисках татарина с бляхой и тут заметила, как к ней, цветя широкими улыбками, идут три крепких парня. Один из них, шедший чуть впереди, улыбался так открыто, так обаятельно и с такой нескрываемой радостью смотрел Ирине прямо в глаза, что она уже принялась перебирать про себя длинную череду возможных случайных знакомых, которых видела в последний раз пять лет назад и успела забыть — но тут (все-таки чему-то ее, да учили) краем глаза ухватила оценивающий взгляд парня слева, беглый такой взгляд, но пробежавший никак не по Ирине, что было бы даже понятно, а по чемодану и по сумке. Парень явно прикидывал багаж на вес. Не понадейся он не вовремя на отвлекающие способности «ледокола», не видать бы саратовской родне своих процессоров-дисководов-аудио-видео-карт, а Ирине расплачиваться бы и расплачиваться с дальними родственниками.

— Ленка! — заорал, перекрывая вокзальный гул и грохот, улыбавшийся парень, широко расставив руки и попытавшись обхватить Ирину покрепче и повалить ее на землю. — Ленка! Прости меня! Не уезжай! Дурочка ты моя! Прости меня, идиота несчастного…

Если бы повалил, дергаться было бы поздно. Выбраться из-под его могучего — под сто килограммов — тела было бы явно непросто, кричать — бесполезно, поскольку все равно переорет, а ее собственные крики проходящая мимо публика сочтет арией в супружеской сцене, и вмешиваться, естественно, никто не станет. А тем временем и сумка, и чемодан благополучно уплывут вниз по эскалатору метро — и доказывай потом, даже если вмешается милиция, что они у тебя вообще с собой были. А парень — что парень? Был в состоянии аффекта. Ушла любимая девушка. Увидел, принял со спины за свою. Ну, обознался. С кем не бывает. Лично он ничего у вас не брал? Нет, не брал. И принесет, мерзавец, извинения под сочувственными взглядами милиционеров и праздношатающихся вокзальных зевак.

А потому Ирина не стала входить с парнем в клинч. На быструю ответную реакцию он явно не рассчитывал, руки и ноги нарочно расставил пошире, чтобы, когда Ирина упадет на землю, лишить ее возможности двигаться, а потому — работай, не хочу. Первый удар был ногой, простой и абсолютно незамысловатый удар, но парня он заставил удивленно раскрыть глаза и так же удивленно — и эдак рыльцем — раскрыть рот и замолчать на полуфразе, покусывая челюстью воздух. Потом два удара руками, очень быстро, правой и левой, в солнечное сплетение и в кадык. Этот уже не боец. Покуда «ледокол», тихо сипя, оседал на землю и покуда не опомнились «пристяжные», Ирина крутанулась на носке ноги вправо и, пролетая мимо правого «пристяжного», от души навесила ему, снизу вверх, подушечкой ладони в кончик носа. Парень явно потерял ориентацию в пространстве, откинул голову и стал заваливаться назад, и Ирина помогла ему достичь скорейшего воссоединения с землей-матушкой, а вернее, с заплеванным вокзальным асфальтом, проведя изящную подсечку. Каковая не потребовала от нее даже особенных усилий, поскольку равновесие парень потерял сразу.

Правый «пристяжной» достиг контакта с твердой породой и тихо уснул, а левому пришлось посуетиться, поскольку между ним и Ириной на асфальте была теперь целая полоса препятствий: сумка, чемодан и два уже вышедших в астрал товарища, а преодолеть все четыре предмета одним прыжком не получилось бы ни при каких раскладах. Впрочем, левый оказался, судя по всему, парень смышленый. Увидев, какая судьба постигла его коллег по нехитрому вокзальному бизнесу, он мобилизовал свои математические способности и прикинул изменившееся соотношение сил; манией величия он явно не страдал и мертвых воскрешать не собирался, играть с Ириной и с ее тяжелой сумкой в а-ну-ка-отними охота у него тоже отпала — а потому он просто-напросто метнулся в сторону и беспрепятственно растворился в толпе. Ирина же, под восхищенными взглядами встречающих и провожающих, кликнула искомого, выросшего этаким коньком-горбунком будто и впрямь из-под земли татарина с бляхой и отбыла в направлении третьего вагона.