Звероловы. Сборник - Карл Гагенбек

и сестру, которая светила нам большим фонарем. Длинными дубинками мы загнали дико рычавшую гиену в пустой ящик, и в тот момент, когда она, полная ярости, была готова броситься на отца, я накинул на нее сеть. Весь этот эпизод разыгрался, однако, не так быстро, как о нем говорится. Смертельно усталые, мы вернулись домой только в восьмом часу утра.

Но далеко не всегда обходилось все так благополучно; за науку в обращении со зверями мы часто расплачивались тяжелыми ранами от царапин и укусов.

К вышеописанным мелким эпизодам можно прибавить еще два приключения с медведями, хотя я этим и забегаю немного вперед, так как это произошло лишь несколько лет спустя, в 1863 году.

Поставщик провианта Гамбургско-Американского пароходного акционерного общества (ГАПАО) привез из Нью-Йорка пять больших дрессированных медведей; двух серых, двух белых и одного черного барибала. Все они принадлежали популярному тогда в Америке старому охотнику Гризли-Адаме, который поймал их молодыми, выдрессировал и долго путешествовал с ними по Соединенным Штатам. После смерти старика животных продали с аукциона и таким образом они попали к поставщику провианта. Купленных у него зверей мы поместили во дворе нашего заведения. Однажды ночью один из серых медведей, к счастью слепой, вылез из своей клетки и расположился на ее крыше. Об этом нам сообщил, запыхавшись от быстрого бега, живший поблизости — сапожник Разбуженный шумом ломаемой клетки, он с ужасом наблюдал огромного медведя за «работой».

Мы немедленно бросились к месту происшествия. Моему отцу пришла в голову спасительная мысль насадить на вилы, которыми подавали животному пищу, половину каравая черного хлеба и этой приманкой, на которую медведь охотно пошел, завлечь его в другую клетку.

Спустя несколько дней на этом месте случилось мое первое приключение с медведями. Мне было дано поручение «запаковать» в дорогу русского медведя. Сначала я несколько часов промучился, стараясь заманить животное через пересадочную летку в «багажную», но медведь не испытывал ни малейшего желания менять свое местожительство. Время не ждало, надо было спешить. Если я действительно хотел доставить медведя своевременно на вокзал, то нужно было принимать решительные меры. Я запер двор, открыл решетку клетки и бросил медведю несколько кусочков сахару. Это помогло. Медведь вылез из своего ящика и начал, постепенно подвигаясь, глотать один курочек сахару за другим. Когда он снова наклонился за очередным куском сахару, я схватил его одной рукой за зашеину, другую запустил в его толстую шубу за спину и хотел силой таким образом втолкнуть его в багажную клетку.

Однако я плохо рассчитал и между нами завязалась настоящая дуэль. Медведь был гораздо сильнее, чем я предполагал. Он от неожиданности сначала встал на задние лапы, затем повернулся ко мне и схватил меня передними лапами. Через минуту мы катались по земле. Своими острыми когтями медведь буквально в клочья изорвал мое платье, он яростно царапался и кусался, и я впервые получил серьезные ранения. Сторож, которого я позвал на помощь, взглянув на борющуюся группу, благородно ретировался. Но я решил не сдаваться. Собрав все силы, я бросился на разъяренного зверя и он узнал своего господина. Неотесанный серый невежа меня почти раздел и наделал мне массу ран и царапин, к счастью не опасных.

Впоследствии я, однако, уже больше не пробовал подобным образом «переманивать» медведей из одной клетки в другую.

Никто не может исчислить, да и невозможно описать, сколько больших и малых чисто технических трудностей встречалось на пути молодого предприятия по торговле зверями в первые годы его развития. Все что теперь известно о транспортировке зверей и уходе за ними, нуждалось тогда в испытании на практике; были и промахи, а это стоило нам немало жертв. Недостаток опытности приводил не только к приключениям и несчастьям, подобным рассказанному, но, к сожалению, служил сильным тормозом самому делу. Это было столь серьезное обстоятельство, что отец мой в 1858 году — за год до моей конфирмации, несмотря на то что торговля зверями приняла тогда уже широкие и размеры, не на шутку задумал бросить ее и ограничиться одним лишь рыбным промыслом, который за эти годы сильно развился. Таким образом, будущее всей торговли животными висело на волоске. В связи с этим однажды отец и спросил меня, какое я изберу занятие: рыбный промысел или торговлю зверями. При этом он по-отечески, рассказав о своих опытах, советовал выбрать первое. Я был, однако, твердо убежден в том, что такой совет он давал с тяжелым сердцем и только для того, чтобы избавить меня от разочарований. Но, подобно ему, я уже слишком сроднился с торговлей зверями и любил общение с животными, которое стало для меня уже необходимым и потому ни на минуту не мог помыслить, чтобы отказаться от этого дела. Я высказался за продолжение торговли зверями, и отец, любимцем которого я был, охотно дал свое согласие, но с одним условием, чтобы возможный в будущем убыток не превышал 2000 марок. И хотя я еще был мальчиком, у него не было недостатка в доверии ко мне, а у меня — в пламенном желании самостоятельно работать.

Примерно за год до того, как мой отец в Вене произвел свою первую крупную операцию с покупкой зверей у только что вернувшегося домой исследователя Африки доктора Наттерера, я со своей стороны сделал также довольно странное, но неплохое приобретение. Странность этой покупки нужно отнести за счет моего тринадцатилетнего возраста. Я купил в гамбургской гавани у одного юнги, вернувшегося из Центральной Америки, 280 больших жуков, упакованных в трех сигарных ящиках. Я буквально осчастливил юнгу, заплатив ему по два с половиной гамбургских шиллинга, т. е. 20 пфеннигов на нынешние деньги, за каждый ящик. Когда я показал отцу свою покупку, он остался не слишком доволен ею и сказал: «Ну, то, что выручишь от продажи этих насекомых, можешь оставить себе».

На сей раз отец мой, однако, ошибся. Я показал свою коллекцию булочнику, который слыл большим знатоком жуков и бабочек. Он сказал мне, что я могу получить не менее одной-двух марок за каждого жука, если продам их крупнейшему в Германии торговцу насекомыми, раковинами и тому подобными редкостями Брейтрюку. Короче, я вскоре действительно продал свою коллекцию жуков Брейтрюку и получил за нее не более не менее, как сто марок. Позднее я узнал, что Брейтрюк неплохо заработал на этих жуках, перепродав их гораздо дороже лондонскому торговцу Джемрачу, который купил также и у моего отца несколько зверей из африканского транспорта. Другие хищные звери из этой партии были проданы владельцам различных зверинцев. Антилопы,