Малабарские вдовы - Суджата Масси

–Мистер Фарид был уже достаточно богат, когда взял вторую жену,– заметил Джамшеджи.– Не припомню, сколько стоят эти драгоценности, но у нас есть документы на страховку многих его ценных вещей.

–А зачем мистер Фарид решил жениться во второй раз?– спросила Первин. Да, отец сказал много добрых слов про своего клиента, и все же ее несколько смущала полигамия, которой все еще придерживались многие мусульмане и даже некоторые представители индуистской элиты. Более того, примеры полигамии наверняка можно было найти и в семьях ее родителей. У парсов полигамию объявили незаконной только в 1865 году.

–По понятной причине.– Джамшеджи приподнял густые, с проседью брови.– Наследник.

–Но первая жена, Разия-бегум, родила ему дочь – ей, насколько я помню, сейчас одиннадцать лет,– не повышая голоса, произнесла Первин.– У него была наследница.

–Но сына-то не было, а нужен был тот, кто станет руководить фабриками. Родители мистера Фарида настояли на втором браке и нашли ему Сакину Шивну. Велико, скажу я тебе, было разочарование, когда она родила двух дочерей подряд. Сын Сакины-бегум родился полтора года назад. К тому времени недовольные бабка с дедом уже скончались.

–Ну, вот, получил он своего сына.– Первин скрестила руки на груди.– Зачем же ему понадобилась третья жена?

–С Мумтаз он познакомился только в прошлом году и женился на ней за пять месяцев до смерти. Сам сделал этот выбор, совершенно законный.– Джамшеджи покачал головой.– Хотя мне он кажется довольно странным.

Первин тут же ухватилась за эту фразу.

–Что ты этим хочешь сказать?

Джамшеджи гонял по тарелке несколько оставшихся зернышек риса.

–Она была музыкантшей, работала в районе развлечений на Фолкленд-роуд.

–Вот откуда ее махр: два ситара[10] и одна вина[11],– задумчиво произнесла Первин.– А она знала, что он долго не проживет?

–Безусловно,– кивнул Джамшеджи.– Он на тот момент уже был тяжело болен. Но эти музыкальные инструменты – мелочь в сравнении с тем, что получили другие. Вряд ли она вышла за него ради денег.

–Посмотри-ка,– сказала Первин, с удвоенным интересом рассматривая брачный договор Мумтаз.– Этот документ она в июле 1920 года подписала крестиком. А на новом письме стоит полная подпись. Она что, обучилась грамоте за последние семь месяцев? Я бы хотела спросить ее, почему так.

Джамшеджи моргнул.

–В каком смысле – спросить?

Первин обгоняла собственные мысли. Набрав полную грудь воздуха, она выпалила:

–Как ты думаешь, мусульманки-затворницы согласятся встретиться с женщиной-юристом?

Отец смерил ее долгим взглядом.

–Не исключено.

–Я бы предпочла поговорить с ними напрямую, чем продолжать одностороннюю переписку с мистером Мукри.– Первин старалась следить, чтобы голос звучал сдержанно и по-деловому.

Джамшеджи допил остатки чая, поставил чашку на стол.

–Я не уверен, что ты готова вести деловые беседы с затворницами. Это требует большой осмотрительности.

Первин обиделась.

–Я всегда осмотрительна!

–Нет,– с мягкой улыбкой отозвался ее отец.– Ты напориста и нетерпелива. Я ведь слышал, что ты там говоришь о правительстве.

Первин скорчила ему рожу.

–Только в узком кругу. Я же знаю, как нашей строительной фирме нужны государственные контракты.

–Да и про права женщин ты говоришь больше, чем большинство людей готовы услышать.

–Другие женщины-парсийки делают то же самое. Мамины благотворительные организации постоянно занимаются обеспечением женщин и их образованием.

Первин чувствовала себя уверенно, потому что отец охотно жертвовал деньги на материнские начинания.

–Этим дамам твои рассуждения покажутся латынью, они же всю жизнь провели взаперти. Урду ты знаешь совсем плохо, да и магометанский закон почти не изучала.

Это критика от души – или отец просто пытается понять серьезность ее намерений? Первин изо всех сил старалась говорить невозмутимо:

–Я читала «Принципы магометанского закона» мистера Муллы, там объяснено все, что мне нужно знать. А с дамами я поговорю на индустани, они наверняка поймут.

–Полагаю, они никогда в жизни не видели парсов,– заметил Джамшеджи.

Тут Первин не выдержала:

–Папа, ты владелец единственной в Бомбее юридической фирмы, где есть сотрудник, который может напрямую общаться с затворницами. Почему не воспользоваться доселе не нашедшим должного применения ценным активом – твоей дочерью?

Джамшеджи на долгий момент прикрыл глаза. А потом открыл и серьезно посмотрел на дочь.

–Если ты туда пойдешь, проведи, пожалуйста, консультацию с той же степенью уважения, что и с нашими клиентами-мужчинами. Если Омар Фарид узнает, что я без должной почтительности обслуживаю членов его семьи, он восстанет из могилы.

–А он уже не в могиле. Он на небе!– уточнил из угла Мустафа.

–Мистер Фарид улыбнется нам с облаков, когда я помогу его родне,– завершила разговор Первин и, наклонившись, поцеловала отца в щеку.

После обеда Джамшеджи отправился пешком в клуб «Рипон». Первин знала, что, придя в клуб – его посещали только парсы,– он устроится в тиковом кресле с удобными подлокотниками (в эти кресла некоторые поверенные – какой позор!– порой залезают с ногами, да там и похрапывают). Джамшеджи, наверное, рассчитывает на похвалу друзей, бокал портвейна, а потом спокойно вздремнуть.

Первин снова поднялась наверх, подошла к шкафу, где хранились клиентские досье. Дверца распахнулась, Первин вдохнула душноватый запах камфоры и уставилась на ряды картонных, тканевых и кожаных папок.

Через несколько минут взгляд ее нашарил тонкую папочку с газетными вырезками. Омар Фарид скончался в прошлом году в возрасте сорока пяти лет, а вырезки в папке были только за последние пять лет его жизни. Вот статья 1915 года о том, как компания Фарида построила новый комбинат, где предстояло изготавливать ткани для нужд индийской армии. Вот еще одна заметка, от 1917-го,– в ней речь шла о пожертвованиях мистера Фарида в фонд помощи раненым, возвращающимся из Европы. А вот некролог от декабря 1920 года, где упоминаются и фабрики, и благотворительная деятельность. Последняя строка гласит: «У мистера Фарида осталась семья, в том числе один сын».

Жены и дочери в некрологе не упомянуты. Их не сочли для этого достаточно важными… или редактор «Таймс» решил, что полигамность выставит индийского бизнесмена-филантропа в черном свете?