Малабарские вдовы - Суджата Масси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Да я этой аварии только рада. Мне больше нравится здесь, печь пирожные с папочкой.
Первин ее слова огорчили. Она все время переживала за Лили: та наверняка слишком рано бросит учебу.
Из кухни вышел Фироз Яздани – круглое лицо блестит от пота. Вытирая о фартук обсыпанные мукой руки, он поинтересовался:
–Какое лакомство вам нынче предложить, голубушка Первин? Дахитаны[8] пожарили час назад, они вымачиваются в розовом сиропе. И, разумеется, есть кексики с кешью и миндалем, пудинг и корзиночки с ванильным кремом.
Первин слишком переволновалась – вряд ли удастся протолкнуть сейчас в горло что-то сладкое. С другой стороны, без покупки-то не уйдешь.
–Я сегодня должна встретить на причале Баллард старую подругу из Англии. Сложите самые красивые дахитаны в маленькую коробочку.
–Самые красивые и сладенькие. Прямо как вы сама!– Расплывшееся в улыбке лицо Фироза стало похоже на треснувший персик.
–Кстати, а к вам нынче утром не заходил покупатель не из местных?
Фироз озадаченно примолк, зато заговорила Лили:
–Да, был один темнокожий ворчливый покупатель со смешным выговором. Купил пирог с орехами и финиками, а еще миндальной помадки. Я ему сказала: присаживайтесь к столу,– но он сразу вышел наружу.
–И просидел там несколько часов,– прибавила Первин.– Я ему задала вопрос, и он тут же сбежал, как от свирепого английского полицейского!
–Наверное, ночным поездом приехал, потому что вид у него был усталый,– рассуждала Лили.– И спросил с этим своим смешным акцентом, когда у нас открываются конторы адвокатов. Я ответила: большинство в девять, а у Мистри в половине девятого.
–Да как ты смела выдавать такие сведения про наших почтенных соседей?– Фироз укоризненно погрозил дочери пальцем.
Фироз знал про Первин некоторые вещи, которые совсем ни к чему было поминать на людях. Она могла при нем произнести имя Сайруса – и в глазах его мелькнуло бы узнавание. Вот только незачем Первин хвастаться своими былыми ошибками перед впечатлительной дочерью пекаря.
–Акцент у него бенгальский. Вы слышали описание Лили – теперь узнаете?– спросила Первин у Фироза.
Кондитер покачал головой.
–Тесто с кардамоном подходило, я ушел на кухню. Хорошо, что вы отшили этого бродягу!
–Мудрая женщина чует беду заранее,– заметила Лили, завязывая красивый бантик на коробочке со сладостями.– Папа, а ты потом позволишь мне самой вести твое дело, как вот Мистри-сагиб позволяет Первин?
–Ну, так уж и позволяет! Он еще много лет сможет работать сам, а мне предстоит доказать, на что я способна.
Эти слова Первин произнесла от всей души; быть единственной женщиной-поверенным в Бомбее оказалось совсем не просто. И главная ее задача – не опозорить Джамшеджи Мистри. Именно поэтому ее и смутило появление незнакомца; именно поэтому она не собиралась рассказывать про него отцу.
Бомбей, февраль 1921 года
Вернувшись в Мистри-хаус, Первин отдала сладости Мустафе на хранение и вкратце пересказала свой разговор с незнакомцем, правда, не упоминая Сайруса. Не хотелось, чтобы болтливый Мустафа вдавался в расспросы. Ей нужно было поработать.
Она поднялась наверх и принялась искать по всем ящикам документы, так или иначе относящиеся к покойному Омару Фариду. Документов было хоть отбавляй: купчие на недвижимость, карты земельных участков, государственные контракты на поставку армейской ткани-хаки. Оторвалась она только через два часа, когда Мустафа постучал в дверь и объявил, что обед на столе. Отец только что вошел и мыл руки внизу.
Первин отложила бумаги.
–Отец сказал, чем закончилось дело?
–Сказал, что голоден.
Первин поспешно спустилась в столовую, где отец уже уселся за длинный стол из розового дерева. Джамшеджи Мистри был подтянутым импозантным пятидесятилетним мужчиной с густой гривой тронутых сединой каштановых волос. Самой выразительной его чертой – Первин ее унаследовала в несколько усеченном виде – был крючковатый нос. Посторонние порой подшучивали над носами парсов, но Первин нравилась эта их общая черта.
Они наклонили головы, пробормотали молитву. Мустафа поставил перед ними тарелки с обедом, присланным Джоном, их поваром, уроженцем Гоа. Джон потрудился на совесть и приготовил кофту из ягненка, куриное карри с тамариндом, бобовое пюре-дал[9] с горчичными побегами и карамелизованный рис. К ним он добавил острые маринованные овощи, ароматные пшеничные лепешки и жестянку миндально-медового хвороста – хватит на целую неделю.
Мустафа недовольно поморщился, когда Первин попросила положить ей меньше обычного – разыгравшиеся нервы поумерили ее аппетит.
–Папа. Жду, раскрыв уши. Мы выиграли?
Дождавшись, когда перед ним поставят изрядную порцию куриного карри, Джамшеджи заговорил:
–Да, но после долгих прений. Видела бы ты, как улыбался их адвокат, предчувствуя наше поражение!
–Вызывал он нашего клиента давать показания?– Она полагала, что да.
–Еще бы! И у мальчика были готовы ответы на все вопросы.
Этим мальчиком был Джаянт, двадцатилетний портовый грузчик, которого обвинили в подстрекательстве к беспорядкам – он якобы создал объединение рабочих. Памятуя, как сильно англичане боятся коммунистов, Первин предложила представить Джаянта трудягой без всяких политических убеждений, которого заботило одно – безопасность труда докеров. Кстати, подчеркнула она, это и его нанимателю будет полезно: уменьшится число несчастных случаев и смертей – а заодно и перерывов в работе.
–Отлично,– сказала Первин, довольная тем, что ее наставления сработали.– И какое решение принял судья Торп?
–Снял все обвинения. По решению суда Джаянта должны взять на прежнее место и оплатить ему три месяца работы – с того момента, как его уволили. Этого я не ждал.
Первин захлопала в ладоши.
–Отлично! Жаль, я не слышала твоего выступления.
Джамшеджи назидательно воздел палец.
–О да, но ведь ты работаешь с контрактами, а именно от них зависит прибыль нашей конторы. Без контрактов и завещаний мы не могли бы никого защищать бесплатно, как Джаянта.
Это, пожалуй, была первая похвала, которую Первин получила за полгода своей работы. Она исполняла функции не только поверенного, но и секретаря, переводчика и бухгалтера – но кто она такая, чтобы роптать? Никакая другая адвокатская контора в городе не возьмет женщину-поверенного.
–Папа, а ты сегодня утром ждал посетителя?