Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

Но у путника не хватает мудрости подумать об этом. В мыслях человека, которому всю жизнь приходится бороться за нее со стихиями, все неизвестное испокон веков представляется враждебным. «Друг не будет прятаться», – рассуждает он, не допуская даже мысли о том, что таинственное «Азифф…» может звать его не в бездну, а к вершинам. Пустыня же, со всей своей жестокостью и таинственностью, всегда считалась обителью зла. Именно здесь обитают самые многочисленные и самые ужасные демоны, самые причудливые и кровожадные создания из мира призраков, самые неистовые охотники за душами людей. Именно они заманивают сюда путников, стремящихся отыскать сокрытые в пещерах и погребенные под песками драгоценные клады, найти таящиеся среди руин мертвых городов загадочные предметы, обладающие магической силой, увидеть и прочесть замысловатые символы, высеченные на источенных ветром и песком древних плитах. Именно они устами дряхлых старцев шепчут увядающим голосом волшебные легенды, именно они в обличье изнуренных странствиями паломников возглашают о невероятных чудесах благословенных и про́клятых уголков света. Именно они, притворившись прибывшими из диковинных земель словоохотливыми торговцами, поражают воображение дивными рассказами об увиденном и услышанном.

Но красноречивее всех древних легенд и удивительных историй во все времена звучит все то же таинственное и зловещее «Азифф…». Оно околдовывает, завладевая вниманием и мыслями, заставляя читать и обдумывать складывающиеся в глубинах сознания из отдающихся болью звуков слова и обращать их в невероятные образы, затмевающие действительность и долго являющиеся затем в нескончаемой череде кошмарных сновидений.

Услышать его можно не только в пустыне. Оно звучит под сенью пальм в благодатных оазисах и на склонах гор, в тенистых парках и фруктовых садах, напоминая о вездесущности темных сил и их неутомимости в поисках жертв. Однако здесь оно заглушается и подавляется живительным светом созидания и благодати, струящим противоядие от исторгаемого им ужаса. Наслаждающиеся благами и прелестями жизни не внемлют зловещему шепоту, они попросту не замечают его, ибо нет места темным мыслям там, где царит благоденствие. И лишь там, где властвуют смерть и отчаяние, голос зла звучит в полную силу. Путешественники же и торговцы, побывавшие в далеких землях, неизменно повторяют, что, если прислушаться, голоса демонов можно услышать в любом уголке мира. И что все они говорят на одном и том же языке: стоит лишь вслушаться – и во всем многообразии тонов, высот и оттенков можно всегда различить все то же непостижимое и леденящее душу «Азифф…».

Но тому, кто находил в себе силы не поддаться дурманящему и содрогающему шепоту, презирал ужасы угроз и распознавал хитрости, неведомые голоса нередко указывали верный, наиболее прямой и безопасный путь, вознаграждая бесценными сокровищами, ослепительной славой и поражающими разум открытиями, которые порой оказывались совсем не тем, что он искал. И лишь немногие ищущие задавали себе вопрос: приняли ли эти призрачные голоса участие в их судьбе, изменили ли они что-нибудь в их пути, помогли или помешали достичь заветной цели? И соответствовали ли их слова возникающим в голове образам и событиям? И были ли эти слова словами?! Означают ли эти звуки что-либо вообще? И существуют ли они?.. Не являются ли они видениями подобно призрачным миражам? Ночь не дает ответа на эти вопросы, она только рождает все новые и новые… Ответы может найти лишь сам ищущий, пройдя свой путь до конца.

Случилось так, что мне пришлось сжать в руках старенькое, видавшее виды копье, едва мне минуло пятнадцать лет. После смерти отца, мелкого торговца из Саны, никогда не видевшего богатства, дела моей семьи пошли совсем плохо. Мать, на руках у которой кроме меня осталось еще трое детей – двое братьев и сестра, – едва сводила концы с концами и никак не могла выбраться из долгов. Я по мере сил помогал ей и промышлял разными мелкими заработками у друзей отца, которые, да хранят их небеса, не оставляли нас своим участием. Но, несмотря на все старания, денег постоянно не хватало, и жить нередко приходилось впроголодь. Самой же большой неприятностью были долги, которые все росли. Матери пришлось продать все, что имело хоть какую-то ценность, и я все чаще стал замечать на ее глазах слезы отчаяния. Я прекрасно понимал, что если так пойдет дальше, мы станем нищими и нас ожидает голод. Нужно было искать какой-то выход.

Именно поэтому, услышав призыв эмира всем желающим вступать в войско, я недолго думая в числе многих бедных юношей явился к военачальнику. В то время халиф Абдул аль-Малик ибн Марван задумал вернуть Халифату былое могущество и блеск, объединив его под своей булавой. А для этого благого деяния ему, конечно, нужны были воины. При этом он не скупился, особенно на обещания жалованья, трофеев и военной славы – всего, что так вожделенно для юных бедняков.

Узнав о моем решении, мать, конечно, залилась горькими слезами, заявив, что ни за что не отпустит меня на верную смерть, что лучше уж голодать всем вместе. Сестра повисла у меня на шее с криком, что не отдаст меня никому. Братья же в один голос объявили, что отправляются со мной. Потребовалось много уговоров и помощь зашедшего вовремя соседа, чтобы убедить их в необходимости этого шага для блага всех нас, как и в том, что гибель на войне – это такая же воля Аллаха, как и гибель в любом другом месте, и ее все равно не избежать. В конце концов все успокоились, примирившись с судьбой. Мать, собрав мне кое-какие пожитки, благословила меня на ратные подвиги, сестра подарила мне амулет с молитвой о спасении, а братья просто по-мужски пожелали мне удачи и просили беречь себя. Я же пообещал навещать их, пока буду находиться в Сане. На том мы и расстались.

С малых лет я отличался быстротой и проворством, а также верным и острым глазом. К тому же отец позаботился о том, чтобы я обучился грамоте. Звездочет, у которого я брал уроки, почтенный и образованный человек, не только учил меня чтению, письму и счету, но и много рассказывал мне о небесных светилах, порядке вещей, растениях и животных, морях и далеких землях, жизни и нравах разных народов и о многом другом. Так что я знал об окружающем меня мире куда больше, чем мои сверстники, и не стеснялся выставлять свои знания напоказ. Все это и послужило причиной тому, что в первые же дни моего пребывания в военном лагере я был поставлен десятником в отряде новобранцев. Только денег на оружие и приличные доспехи у меня не было. Поэтому я получил лишь то, что мог получить бесплатно: потертый шелковый халат, подбитый ватой, поношенный тюрбан, старенькое копье с потрескавшимся древком и тронутый ржавчиной изогнутый кинжал. При этом сотник сказал, что я могу заиметь что-то более приличное в счет жалованья или же придется ожидать трофеев. Однако я даже не помышлял тратить свое жалованье по своему усмотрению. Наоборот, я попросил эмира выдать мне его на полгода вперед, чтобы отдать матери. Эмир, знавший моего отца, согласился и лично передал моей матери деньги, необходимые для уплаты всех долгов, что очень облегчило положение моей семьи. Теперь я был спокоен за них и мог полностью отдаться освоению своего нового ремесла.

Теперь вся моя жизнь состояла из обучения военному искусству, которое включало в себя хождение строем, боевые передвижения по разной местности, преодоление различных препятствий и, главное, владение оружием. Искусству боя нас обучали опытные воины, показывая нам приемы использования того оружия, которое у нас было, против любого другого, а мы закрепляли их в поединках друг с другом. Такое обучение не обходилось, конечно, без царапин и порезов, зато было очень продуктивным и быстрым. Удары, конечно, отрабатывались на связанных охапках хвороста и пучках конского волоса. Кроме этого мы различными упражнениями развивали силу и ловкость, тренировали остроту глаз и слуха, обучались распознаванию следов, сооружению укрытий и укреплений, обработке и врачеванию ран и еще многому, что могло понадобиться в битве или походе. Это обучение занимало все наше время, кроме еды, сна и краткого отдыха. Один раз в неделю нас поочередно отпускали домой, что было очень кстати. После расплаты с долгами дела моей семьи заметно улучшились, скудная торговля стала приносить доход, позволяющий сводить концы с концами. Мать, постигшая искусство торговли ценой горького опыта, теперь вела дела очень осторожно, стараясь глядеть вперед и больше не влезать в долги. Для меня было большим облегчением наблюдать это, так как я понимал, что рано или поздно мне придется покинуть их и, может быть, навсегда. Братьев я напутствовал также постигать торговое дело, чтобы со временем принять его. Пока же формально наши дела согласился вести близкий друг отца, которому я пообещал, в случае военной удачи, долю трофеев.