Карточный домик для Евы. Часть 1 - Ирина Дмитриевна Субач

там у поворота стены появилась новая картина.

Точнее для меня она была новой, а вот отец заказал ее еще при жизни.

Я замерла напротив полотна, полная противоречивых чувств. Неожиданно.

С большей готовностью я бы ожидала встретить тут его единоличный портрет, но вместо этого с картины на меня смотрели трое.

Он, моя мать и маленькая девочка лет десяти в розовом платье – я.

Не помню, чтобы когда-то мы позировали для художника так втроем, но факт оставался фактом – картина висела прямо напротив меня, и люди на ней казались до безумия счастливыми.

– Вот уж нет! – упрямо произнесла вслух, будто обращаясь к отцу на изображении. – Не было такого, и если ты думал, что когда я это увижу, внутри меня повернется мир и я решу, что ошибалась, то ты плохо меня знаешь.

Отвернувшись от портрета, я последовала дальше по коридору, дошла до двери, за которой скрывался кабинет отца, толкнула ее.

Удивляться нечему, но комната оказалась незапертой – будто специально для меня открыли.

Зря, могли бы и запереть, хотя бы для вида.

Только идиотка поверит, что при таком раскладе ей оставили изучать хоть что-то мало мальски интересное. Значит, до меня тут наверняка уже побывал Горски, и теперь я всего лишь следую его тщательно разработанному плану, в конце которого должна буду согласиться на дар.

Представление было явно рассчитано на деревенскую дурочку, оттого мне стало даже вдвойне интереснее – чем же Горски решил растрогать мою “романтичную натуру”, обожающую любовные романы и лошадок.

Вот если бы кабинет оказался наглухо закрыт, и мне бы пришлось его взламывать, тогда ей богу – шансов было бы больше.

Я решительно шагнула внутрь. Обеденное солнце красиво заливало все пространство вокруг, освещая широкий стол из красного дерева, обшитые панелями стены, шкафы с книгами и очередное бесчисленное количество голов оленей, волков и других чучел животных.

Отец наверняка тратил целое состояние на таксидермиста, делавшего все эти до жути правдоподобные фигуры. Чего только стоила сова, будто живая смотрящая на меня с верховья одного из шкафов. Жуть полная.

Поежившись, я прошла к столу, поставила свой саквояж на столешницу и осмотрелась еще раз.

Чисто, убрано – ни пылинки, значит, как минимум служанка тут тоже побывала. Еще один минус в правдоподобность спектакля.

Я уселась прямо в отцовское кресло, потянула верхние ящики на себя, которые без труда открылись. Внутри оказался ворох бумаг, многочисленные ведомости, выписки из банков.

– Оу, да я богата! – как можно громче восхитилась я, чтобы если кто-то и подслушивал, обязательно услышал.

Суммы и в самом деле впечатляли, я бы даже сказала – кружили голову.

“Допустим” я купилась. Дальше-то что?

Я вытащила следующий ящик, внутри обнаружилась шкатулка из слоновой кости. Дорогая вещица, в таких наверняка хранят что-то ценное: золото, бриллианты. Приподняв крышку, ожидала очередную демонстрацию богатств, но Горски явно был более талантливым составителем планов по поражению девичьих сердечек – внутри аккуратной стопочкой лежали письма. Мои ответы отцу, наша скудная переписка за все эти годы, где я требовала отдать дар матери, а он вернуться домой, под его крыло, иначе грозился выкрасть прямо с теткиной фермы.

От сентиментальности момента я даже смахнула с глаз несуществующую слезинку.

Единственное, почему отец не сунулся сам на ферму и не отправил каких-нибудь наемников похитить “меня” от тетки, был страх того, что в последние свои дни – моя мать предвидела и такой поворот событий. И не записала предупреждение в одной из многочисленных инструкций, оставленных после смерти (жаль что они закончились пару месяцев назад). А значит, я могла исчезнуть буквально из-под отцовского носа, и в этот раз затеряться уже навечно.

Рисковать так он не мог, предпочитая, действовать уговорами: где-то угрозами, где-то обещая все на свете, кроме того единственного, что я просила.

– Хорошая попытка, – усмехнулась под нос я, складывая письма обратно в шкатулку. – Но нет.

Я решительно дернула третий ящик на себя, и вот тут наконец-то действительно удивилась.

В полностью пустом пространстве лежал пистолет. Тонкая рукоять, с дорогой инкрустацией камнями, идеально просившаяся в девичью в руку. Такое изящное оружие будет незаметно даже в маленьком женском ридикюле.

Необдуманным порывом я потянулась к пистолету, но тут же одернула пальцы, едва не коснувшись холодного металла.

“Стоп!” – прозвучала внутренняя тревога. – “А если из него кого-то убили, потом докажи, что ты не причастна, если даже простенький следователь сличит отпечатки касаний на пистолете.”

Я закрыла ящик.

Дамский пистолет и мой отец – были вряд ли совместимыми вещами.

Я еще раз обвела взглядом всех чучел в кабинете. Мой родитель не уважал мелкий калибр, и тем более не стал держать такой в ящике стола.

Встав с кресла, я решительно двинулась к шкафу с книгами, правда теперь осторожности во мне было гораздо больше.

В этот же момент в кабинет постучались.

– Войдите, – ответила я.

В дверном проеме стояла Мира с подносом.

– Мирель Ева, вы ничего не ели. Повар переживает о том, что вы голодны.

– Очень мило с его стороны, – отозвалась я, с сомнением глядя на сервированные блюда.

В такой обстановке невольно заработаешь паранойю.

Будучи нейтрализатором отец мог есть все, не боясь никакой отравы. А вот как могут относиться ко мне, его наследнице – большой вопрос.

Наверняка, не все рады тому, что я могу объявится на горизонте.

– Мы заварили вам кофе, – произнесла служанка. – Раз вы не любите чай.

– Еще раз спасибо.

Девушка с осторожностью поставила поднос на стол, а я обратила внимание что ее правая рука наскоро перевязана бинтами, которых еще недавно не было. Даже от простого движения девушка морщилась, будто от сильнейшей боли.

– Что с ладонью? – спросила я.

Мира неловко повела плечами.

– Поранилась, когда снимала чучело козла, – ответила она. – Вы же приказали убрать их из гостиной.

Я невольно ощутила свою вину.

– Сильно?

– Не переживайте, госпожа. Все в порядке.

Я же с сомнениями подошла ближе, взяла ее руку в свою, перевернула.

С внутренней стороны ладони, под бинтами явно была глубокая рана, кое-где через