По следу Каина - Вячеслав Белоусов

– Вот что. Я машину за тобой послал. Съезди. Погляди для очистки совести. Протокольчик оформи чин-чином. Экспертизу назначь. Поставь вопросики. Чем чёрт не шутит. Да в понедельник на вскрытие в морг не забудь.

– Павел Никифорович!..

– Отвык я со своим пузатым ворьём из благородных. Не переношу покойников ко сну.

Во вторник нам с Федониным предстояло явиться пред ясные очи прокурора области. Утречком, задолго до рабочего часа, мы сидели в кабинете, сетовали на беспросветное будущее. Старший следователь рассеянно перебирал жидкую кучку собранных нами бумаг, я, устроившись на подоконнике у его знаменитого аквариума, тянул одну сигарету за другой, пуская дым в распахнутое окошко.

– Ты туда, туда дуй, – кивал во двор Федонин время от времени и барабанил пальцами по портсигару. – Не совращай меня. Да этот… аквариум не повреди.

Аквариум был известной слабостью старшего следователя и его давнишним душевным увлечением. Поначалу он был сооружён во всю стену за спиной хозяина и поражал фантастической красотой. Но повалил, как на выставку, наш любопытствующий народ, раза два-три зашёл и сам Петрович, не удержавшись, и от былых размеров чудесного реликта остались одни воспоминания. Впрочем, и на том, что осталось, замирал, радовался глаз, а старый лис не забывал повторять о военной хитрости этого обитателя его апартаментов: «Особенным образом он действует на моих постоянных клиентов. Они в свою среду попадают, в свою фауну, у них сразу ассоциации – аквариум, кресло, ваза, камин… другая обстановка, атмосфера. Поэтому в тюрьме я не любитель с ними откровенничать, там апартаменты не располагают. А здесь они расслабляются, начинают мне про свои увлечения щебетать, ну и про миллионы, конечно, наворованные. Адаптируются, так сказать…»

Первым принесло Яшку Готляра, и сразу от его новостей некуда стало деться. Оказывается, возвратившись из столицы темнее тучи, весь понедельник прокурор области гонял начальство, потом собрал внеочередное заседание коллегии, срочными телефонными звонками тут же вызывались городские и сельские прокуроры. Раскланиваясь в приёмной, они с придыханием шествовали «на ковёр», а оттуда выскакивали, как из парилки, с всклокоченными волосами, красные, глаза вразлёт и, ни слова не говоря, бросались за дверь, прыгали в машины и уносились пуще ракет, готовые если не взорваться, то уж точно немедленно умчаться в поднебесье и бомбить обозначенные цели. Захлёбываясь от чувств, Яшка, конечно, прибавлял от себя и балагурил, но мы с Павлом Никифоровичем мрачно переглядывались, встревоженные не на шутку. Нас обоих ждала та же участь. Докладывать Игорушкину было нечего.

Вчера я весь день проторчал в бюро экспертиз на вскрытии, Федонин – в КГБ. Над добычей нашей плакал тот самый кот, поэтому старший следователь ещё сильнее забарабанил по портсигару, убивая взором веселящегося Яшку, а я задымил сигаретой, как колёсный пароход из кинофильма «Волга-Волга» перед катастрофой.

– Ты смотри! – поморщился Федонин. – Мне в аквариум пепел не стряхни.

Должно быть, от Яшкиных страстей рыбки метались там, не зная куда деться.

– Что им будет-то? – не унимался Готляр и, подбежав к аквариуму, заводил своей сигареткой у стекла. – Яд нам, а им, если и достанутся, – минералы.

– Кстати, про яд, Павел Никифорович, – вернулся я к нашему разговору, прерванному прокурором отдела. – Отчего умер Семиножкин пока неизвестно. У него внезапно началось сильное сердцебиение, и в течение часа он скончался.

– Инфаркт? – поднял брови Федонин. – Это кто же его напугал?

– Врачи «скорой» успели приехать, пытались спасти, но… даже не повезли в реанимацию, – кивнул я. – А кто испугал?.. Жена рассказала, что посетителей особых не было. С приятелем тот засиделся накануне допоздна. Но тот обычно у них дневал и ночевал. А посторонних никого.

– И не жаловался?

– Наоборот. Всё бодрился, таблетки прятал тайком, хотя старикан древний. Бегал по утрам и купался регулярно.

– По системе Поля Брэгга, – опять влез Готляр. – Я вот тоже думаю бегать надо.

– Вот так, – покачал головой Федонин, – живёшь, живёшь и не думаешь, что завтра в резалке окажешься. А мы суетимся, ссоримся, всё что-то доказываем друг другу. Сейчас Петрович станет нервы мотать.

– Да наша медицина!.. – подскочил со стула Готляр в азарте возмущения. – К моей Сонечке в аптеку повадился недавно один…

– Югоров с выводами не спешит, – перебил я его.

– Сам вскрывал? – оживился Федонин.

– Константин Владимирович, – кивнул я. – Вам большой привет. Сказал, не следует торопиться с выводами, подождём результаты химических исследований… крови, подногтевого вещества, содержимого желудка… Вдова Семиножкина больно уж тревожилась.

– Значит, таблетки прятал? – покачал головой Федонин.

– Вообще-то он сильно верующим был, – поделился я своими соображениями. – Николай Петрович нам с вами рассказывал, что Семиножкин долгое время в музее работал, а мне кажется, это не главное занятие в его жизни. Приехал я осматривать их квартиру и ахнул. Чуть не алтарь из икон на одной из стен в его комнате и утвари церковной полно. Он или собирал всю жизнь, или в церкви служил.

– Хоббизм, – всполошился Готляр и глаза его засверкали. – Сейчас этих сумасшедших!

– Неслучайно он насчёт креста архиерейского беспокоился. Аж до Петровича ходы нашёл. Неспроста это, верно ты подметил. Полно, значит, этого добра в его хате?

– С избытком. Только выводов из этого никаких, – погрустнел я.

– Вот и у меня не густо, – вздохнул старший следователь. – Впустую я у чекистов время провёл. Так… всё вблизи, но как в грязи. Картину, конечно, вокруг этого архиерея неважную они мне нарисовали. Признан он был одним из организаторов крупнейшего белогвардейского заговора в девятнадцатом году. Газеты о нём писали… Мне их показали, статейки тех дней. Расстрелян одним из первых среди заговорщиков, а их всех-то было за полусотню.

– Официально ничего не дали?

– Запрос я лишь сегодня подпишу.

– Что это у вас за тайны? – сунулся было к старшему следователю Готляр. – Архиерей, кресты, труп?

Но ответить мы не успели, позвонили из приёмной: нас требовал Игорушкин.

Звонок был тихим и осторожным. Несколько раз нервно прерывался. Соседка так не звонила. К тому же – она вспомнила – у той был ключ, дала сама на всякий случай. И Аркадий Викентьевич никогда так не звонил. Значит, посторонний. Узнал про случившееся и заглянул. Она тяжело поднялась, посидела на кровати, дожидаясь, пока не перестанет кружиться голова, привела себя в порядок, долго шла к двери, заглянув в дорогое овальное зеркало на стене. Всё стихло, пока она добралась. Спросила. Без ответа. Открыла, бранясь на саму себя. За дверью никого. Вот наказание! Причудилось. А что? Вторые сутки Серафима Илларионовна Семиножкина без сна и какой росинки во рту, с открытыми глазами, уставившись в потолок, пролежала в постели, словно в небытиё провалилась. Одна осталась. Лишил и её белого света своей смертью Дмитрий Филаретович… Подосадовав на себя и дверь, она развернулась обратно. Только легла, снова шум. Соседка.