Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти

тихой, то она не могла не отмечать, как та до сих пор пытается защитить сына известными ей средствами.

Теперь ее не было. Мунтадир замер, как кролик при виде коршуна.

Манижа опустилась на колени в надежде, что так будет казаться менее устрашающей. Несмотря на все сплетни джиннов, она бы никогда и пальцем не тронула ребенка.

— Я знаю про твою маму, маленький, и очень тебе сочувствую.

— Тогда почему вы ее убили? — выкрикнул Мунтадир. Он отер сопливый нос рукавом и снова заплакал. — Она вам ничего плохого не сделала. Она была хорошая и добрая… она была моя амма, — плакал он. — Она мне нужна.

— Я знаю, и я сочувствую тебе. Я тоже потеряла маму, когда была совсем маленькой.

Слово «потеряла» было невероятно точным в своей жестокости, потому что мать Манижи была среди многих других дэвов, которые исчезли во время правления Кадера — отца Гассана. Во время его жестокого правления.

— Я знаю, сейчас это кажется тебе невозможным, но ты будешь жить и дальше. Она бы хотела, чтобы ты жил дальше. У тебя здесь люди, которым ты дорог, они будут присматривать за тобой.

Последние слова были похожи на ложь или, по крайней мере, на полуправду. А правда состояла в том, что маленький осиротевший принц станет для людей центром притяжения, но при этом у них будут в головах свои далеко идущие планы.

Мунтадир смотрел на нее, вид у него был совершенно недоумевающий.

— Зачем вы ее убили? — снова прошептал он.

— Я ее не убивала, — ответила Манижа; она говорила сочувственным, но твердым тоном. — Твоя амма была очень больна. Я получила вызов от твоего отца с опозданием и не успела ее спасти, но я никак не желала ей ничего плохого. Никогда.

Мунтадир подошел к ней поближе. Он сжимал в руке одну из разделявших их поросших мхом веток, сжимал с такой силой, что костяшки его пальцев побелели.

— Меня предупреждали, что вы именно так и будете говорить. Мне говорили, что вы будете лгать. Что все дэвы только и делают, что лгут. Мне сказали, вы убили ее, потому что хотели замуж за моего отца.

Одно дело было слышать эти подлые измышления от взрослых придворных, и совсем другое — из уст горюющего ребенка. Манижа была совершенно ошарашена обвинительным выражением его глаз. Мунтадир стоял теперь во весь рост, и в нем ясно просматривался будущий эмир.

— Настанет день — и я увижу вас мертвой.

Малютку принца так трясло, когда он произносил эти слова, и тем не менее он их произнес, он словно проверял новый навык, который еще не успел освоить полностью. А потом, прежде чем она успела открыть рот, он ушел еще глубже в заросли.

Манижа смотрела на его удаляющуюся спину. Мунтадир казался таким маленьким в подлеске, окутанном туманом. Ей вдруг захотелось, чтобы заросли навсегда поглотили принца, чтобы природа разделалась с угрозой, которая, как она понимала, будет только расти и вызревать. Но эта мысль мгновенно испарилась.

«Вот поэтому-то ты и оставила Джамшида». Пусть разлука с сыном разбила ее сердце, но он, по крайней мере, не будет расти в этом ужасном месте.

Манижа заставила себя двигаться дальше, но вскоре совсем вымоталась, влажная жара лишила ее еще остававшихся сил. Ноги у нее подкашивались, в месте их соединения скапливалась влага. Хотя со дня рождения Джамшида прошло уже немало недель, кровотечения у нее не прекратились. Манижа понятия не имела, считаются ли такие кровотечения нормой, она не знала, реагируют ли на деторождение тела женщин из ее рода иначе, чем тела других женщин. Когда она выросла настолько, что эти вопросы стали приходить ей в голову, из ее рода не осталось ни одной женщины, чтобы ей ответить.

Но ее боль не имела значения. Потому что, чем ближе подходила она к лазарету, тем яснее понимала, что в ней нуждается другой Нахид.

Если Манижу востребовала магия дворца, то Рустаму принадлежали его густые заросли. Ее маленький брат никогда не был таким целителем, как она, но он был настоящим знатоком в том, что касалось растений, и сад был покорен ему, как преданная, любящая собака своему хозяину.

Теперь сад одичал. Повсюду в нем рос плющ и гигантские, воронкообразные цветы, везде проступала яркая зелень свежей растительности. Запах любимой апельсиновой рощи Рустама Манижа ощутила задолго до того, как увидела ее, в воздухе густо висел приторный аромат перезрелых плодов и гниения.

Когда она свернула вместе с тропинкой, у нее перехватило дыхание. Сад лазарета выглядел так, будто принял дюжину порций зелья, ускоряющего рост. Кусты серебряной мяты прежде ростом до талии теперь могли соперничать высотой с деревьями, как розовые кусты с бутонами размером с тарелку и шипами, острыми как кинжалы. Фруктовый сад Рустама, его радость и предмет гордости, одичал, он возвышался над остальным садом, как огромный паук. Его фруктовое изобилие оказалось избыточным даже для волонтеров, которые собирали лишние плоды для кладовых Храма, потому что апельсины остались гнить на земле.

Манижа прошла по сорнякам, подгоняя себя, однако быстро у нее все равно не получалось. Капюшон ее исчез — его сорвала с нее ветка дерева, и теперь ее грязные волосы упали ей на плечи. Она даже не успела дойти до павильона, когда резкая боль пронзила ее в области таза. Она сложилась чуть ли не пополам, подавляя крик боли.

— Моя госпожа!

Манижа подняла взгляд и увидела, как Низрин уронила медицинские инструменты, которые она раскладывала на солнце, и бросилась к ней.

— Бану Нахида… — Низрин, не скрывая потрясения, замолчала, ее широко раскрытые, озабоченные глаза уставились на Манижу.

Манижа сжала зубы, потому что боль снова пронзила ее чрево. «Дыши. Просто дыши».

— Где Рустам? — с трудом проговорила она.

— Он как раз проходит процедуру. Он уже начал, когда пришло известие, что вы вернулись.

— Он здоров?

Низрин открыла и закрыла рот, судя по ее виду, она никак не могла найти подходящий ответ, но наконец сказала:

— Он жив.

Ответ был не очень обнадеживающий. Манижа и без того знала, что он живой. Гассан не мог пойти на такой риск — убить его единственного Нахида в ее отсутствие. Но было много чего другого, что он мог сделать с Рустамом.

— Моя госпожа, вам нужна помощь, — настаивала Низрин. — Позвольте я отведу вас в хамам.

Манижа сильнее прижала кулак к животу. В этот момент она не была уверена, что сможет дойти до хамама, уже не говоря о том, чтобы помыть себя, не потеряв сознания. Но главное, все станет понятно,