Путешествие белой медведицы - Сьюзен Флетчер

Лондон.

— Отплываете в Лондон?

Морщины на лбу доктора разгладились, и он наклонился ко мне.

— Ты хочешь попасть в Лондон?

Я положил руку на котомку, по-прежнему лежавшую у меня на коленях, и почувствовал плотный пергамент. Письмо. Письмо из Уэльса.

— Не совсем туда, — ответил я. — Мне нужно в Уэльс. Там живут папины родственники, и они очень меня ждут.

Это письмо коновал[4] передал в руки моей матери. Он получил его от кузнеца, который в свою очередь получил его от извозчика, которому дал его капитан корабля, пришедшего из Англии прошлой осенью.

Коновал немного умел читать. Он смог разобрать имя моей матери на письме, а также название ближайшего города. По его словам, надписи были сделаны двумя разными людьми.

— Я могу попробовать разобраться, — предложил он.

Мама провела пальцами по толстому пергаменту цвета сливок, запечатанному сургучом, и смахнула с глаз прядь золотистых волос. Я понятия не имел, что она будет делать. Обычно мама не делилась ни с кем своими бедами, и содержание письма коновала точно не касалось. Но если бы она отказалась от помощи, пришлось бы ждать священника, а это заняло бы не менее недели. Мой отчим… он мог забрать у неё письмо по праву супруга и пообещать: ему его прочтут и он расскажет всё, что маме нужно знать.

Тем временем вокруг нас уже собралась толпа. Не припомню, чтобы письма до этого приносили прямо в поместье, хотя я знал: отчим хранит пару-тройку писем в маленьком закрытом сундуке.

Всё это произошло сразу после обеда. Отчим уехал покупать новую жерёбую[5] кобылу, а мы стояли в окружении трёх моих сводных братьев и слуг, снующих неподалёку. Собаки бегали, принюхиваясь и надеясь на подачку, а старый пёс сел мне на ногу и прильнул к моему колену седой головой.

Мать наконец оторвала взгляд от письма и посмотрела на коновала с мольбой, что я редко за ней замечал.

— Да, — сказала она тихим дрожащим голосом, — прочтите. Пожалуйста.

— Дай посмотреть, — сказал Эдвин, мой сводный брат.

Мама подняла голову, взглянула на него, а затем неуверенно обвела всех взглядом. Брат наклонился вперёд, протянув руку к пергаменту, но мама повернулась к нему спиной, вручила письмо коновалу и повторила:

— Читайте.

Лицо Эдвина покраснело, он насупился, а коновал тем временем сломал печать и торжественно развернул жёсткую бумагу. Щурясь, он поднёс письмо к глазам, затем, напротив, вытянул руки во всю длину. Наконец он повернулся к матери:

— Не могу сказать, что это за язык. Точно не наш. Может, французский или латынь, хотя тоже не похоже. Я никогда не видел ничего подобного.

Он вернул послание матери, и она принялась изучать его, водя пальцем по поверхности пергамента. Вдруг палец замер.

— Я знаю это слово, — прошептала она, переводя взгляд с письма на меня и обратно.

— Я его видела на… на камне.

Одной рукой обняв меня, мама поднесла другую, с письмом, к моим глазам.

— Смотри, Артур, — сказала она, указывая на слово. — Это имя твоего отца: Моркан. Письмо пришло к нам из Уэльса!

На следующий день, до того как вернулся отчим, мы с мамой сели вместе у очага и изучили письмо. Время от времени сводные братья — то Эдвин, то Хальфдан, то Сорен — заходили к нам, требуя то кружку эля, то лепёшку, то кусок сыра. Мама быстро давала им, что они хотели, и возвращалась ко мне и к письму. У верхнего края пергамента был цифрами указан год — 1251. Его мы оба могли прочитать. А ещё мама показала мне слово Моркан, которое упоминалось ещё четыре раза.

Мой отец был аристократ, добрый приятель и шталмейстер[6] принца Давида. Они умерли от одной и той же болезни с разницей менее чем в неделю. Мама не знала валлийского языка и так и не смогла почувствовать себя в Уэльсе как дома. Она происходила из обеспеченной норвежской семьи, хоть и не голубых кровей. После смерти отца мы с матерью вернулись в Норвегию, и в первый же год она снова вышла замуж.

Мама указала на другое сочетание букв, которое многократно повторялось.

— Я думаю, это ты, — сказала она, обведя слово пальцем. — Я думаю, это значит «Артур».

— Почему? — спросил я, поглаживая Балдура, который мурчал на моих коленях. — Зачем им писать обо мне?

Когда я спросил в первый раз, мама быстро и пронзительно посмотрела на меня, и мне показалось, я услышу ответ. Но её губы тут же сжались, и она будто проглотила слова. Я спросил второй раз, и мама выпалила:

— Там есть земля, которая принадлежит тебе по праву. Но откуда нам знать, оставили ли её тебе?

Я задал вопрос в третий раз — она, сложив письмо, указала мне на дверь и приказала идти работать в поле.

Пока отчим показывал послание священнику, который тоже не смог его прочитать, я быстренько придумал собственную версию того, о чём говорится в письме и с какой целью оно было отправлено. Я не знал, умер ли кто-то в Уэльсе или же скоро умрёт. Я не знал, связано ли оно с тем, что мне недавно исполнилось двенадцать лет и я стал взрослым, или с другими обстоятельствами. К примеру, с новой войной между Англией и Уэльсом.

Время бежало, а я становился всё более и более уверенным в том, что родня хочет меня видеть; что они вызывают меня в Уэльс, чтобы я дрессировал королевских лошадей, катался верхом с юными принцами и получил то, что мне принадлежит по праву как единственному сыну и наследнику своего отца.

Доктор поднялся из-за стола и попросил меня подождать его здесь. Он сказал, что капитан остановился в одной из комнат трактира. Они посоветуются, и доктор тотчас же вернётся за мной. Если капитан даст добро, я окажусь на борту корабля вместе с моряками уже сегодня вечером. И тогда мне нужно будет всего лишь кормить медведицу и убирать за ней по пути в Лондон. Всего лишь!

Доктор, по-видимому, заметил мои сомнения и поспешил приободрить меня.

— Ты прекрасно сможешь делать всё это, не заходя в клетку. Мы выдадим тебе мётлы и грабли с длинными черенками. Ты будешь в полной безопасности. Даю честное слово.

Но я уже мысленно вернулся в клетку, вспоминая запах медвежьей шерсти, огромные чёрные когти и дыхание медведицы на своих щеках. В моих ушах до сих пор звучали рёв и ужасающий хруст кроличьей ножки, а перед глазами стоял глубокий багровый рубец на руке доктора.