Весь этот рок-н-ролл - Михаил Липскеров

– Брат, зачем ты стрелял в меня, брат?

И кровью в меня плюет, брат.

– Какой я тебе брат, – культурно отвечаю я ему, – я твоей мамы рот тихти-пихти. И тебя в жопу тихти-пихти, если ты еще раз в меня своей кровью плюнешь.

А он опять:

– Зачем ты стрелял в меня, брат?

И опять кровью в меня плюет, брат. Ну, я обиделся. Но – культурно. Мы ж, брат, культурные люди. Сэм, Боб, Чак, Вайс-Ти. Весь замудонск-мартановский «Спартак».

– Если ты еще раз в меня кровью плюнешь, баран, то не только я, но и Сэм, Боб, Чак, Вайс-Ти и весь замудонск-мартановский «Спартак» тебя в жопу тихти-пихти. А шестой номер Сидни так засадит, что у тебя изо рта писать будет. Ты меня понял, баран, брат?

А он опять свое:

– Зачем ты в меня стрелял, брат?

Кровью, правда, не плюнул. Кончилась. Ну я успокоился. И тут, брат, Чак, брат мой, склонился над трупом и сказал:

– Не стрелял он в тебя, брат. Он в Бинга стрелял. За то, что тот ему пас не дал. Когда с замудонск-буйнакским «Буревестником» на кубок играли. Так что извини, брат. Джемми, когда он ширнется под косячок и пиво, обычно не промахивается. Коньяк, текила, виски не считаются. А вот остывший пити… Он кого угодно. Ну, Джемми и разнервничался очень. Вот он в Бинга и стрелял. А ты просто под руку попал. Под левую. С правой-то он Бинга зацепил… Извини, брат. Упокой Аллах твою душу.

Хорошо сказал Чак. Так, брат, в наше время уже никто говорить не может. Я бы этого барана кастрировал. Если бы вы видели его яйца! Мамой клянусь, каждое с голову ребенка из английской спецшколы. Таким яйцам в хаше цены нет, брат. Что ты поперхнулся, брат, что ты кашляешь, брат? Вот водочкой запей, брат. Почему грех? Какой грех? Грех такой хаш без водочки есть! Мне этого Аллах не говорил. Тебе он это говорил? Не говорил. Братья, кому из вас Аллах что-нибудь говорил насчет водочки?.. Не говорил?.. Может, намекал?.. Когда ты хаш ешь, намекал, что, мол… Как тебя там, брат, в углу зала звать? Хайнс? Вот скажи, брат мой Хайнс, тебе Аллах что-нибудь там о хаше с водкой намекал?.. Или там подмигивал?.. Мол, Хайнс, мешать хаш с водкой… Мясное с молочным… Ты не скрывай, здесь все свои, тебе что-нибудь Аллах намекал? Ты вообще когда его в последний раз видел?.. Вообще не видел?! Вот, брат, что я тебе говорил! Хайнс, брат мой в углу зала, Аллаха не видел. Я Аллаха не видел. Ты, брат, Аллаха не видел… Так как он мог нам насчет водки сказать? Он что, радио?.. Нет. Так что, брат, спокойно запей хаш водкой. Ну ладно, не попадешь ты в рай… Ладно, не будет тебе семидесяти девственниц. Скажи мне, брат, что, на земле девственницы кончились? Зайди в пятый класс школы около базара, там еще русские девочки остались. Которым уехать некуда, и бери!.. Вот у нас Берри, брат мой, оттуда девочку взял. Нет, не жениться, он еще молодой, пятнадцать лет, жениться… Он еще никого не убил. Тихти-пихти – да… Потому что сколько можно дрочить? В селе ни одного порно не осталось, чтобы как следует подрочить… Ты, брат, хаш ешь да водочкой запивай. Вот Берри русскую девочку в село и привез. Он, как в старые времена, ее украл. Абрек! Но, брат, Берри – человек общественный, он не то чтобы только самому. Он всех ребят молодых позвал. Берите! Я не жадный. Если кому надо, я еще с гор спущусь. В Россию. Там в школах много русских девочек. Широкой души человек. Русские, брат, я тебе скажу, и не народ вовсе. Никто за эту девочку не отомстил. Потому что понятия о чести нет. Семьи нет, стариков не уважают. А девочку эту русскую потом дальше в горы подняли. Выпьем, брат, за ее здоровье. Да ты хаш ешь. А ты сам, брат, кто будешь? Вроде черный, вроде похож на наших… Только взгляд у тебя какой-то чужой. Брат! Да у тебя же взгляда нет! Ты же сквозь меня… Кто ты, брат?.. Зачем ты нож вынул, брат?.. Нет, штаны я не буду снимать… Хоть режь, не буду!.. Брат, ты ж меня порезал… Ну-ну-ну, снял… Зачем тебе мои яйца, брат?.. Тебе что, мало хаша?.. Так скажи, мы сейчас шашлык закажем… Что хочешь закажем…

Ох, брат, больно ты мне сделал, брат… Куда я без яиц?.. Что я при штрафном ударе буду прикрывать?.. Да, брат, прости, брат, слушаю, брат, что скажешь, брат, то и сделаю, брат, Замудонск-Тверская область, брат, а зачем, брат, ой, больно, брат… У-у-у-у-у.

Куда ты мои яйца бросил, брат?.. У-у-у-у… В Россию?.. Вудсток?.. А какой там футбольный команда?.. Нет… Михал Федорыч?.. Найду… А яйца?.. Тоже Вудсток?.. Ну почему, брат, место моим яйцам в каком-то Вудстоке… Спасибо, брат, куда ж ты полетел, брат?.. На трех ногах… Хотя с такими яйцами вообще без ног можно… Только как во время штрафного такие яйца… Омоновским щитом не прикроешь. У-у-у-у… Вонь от меня идет. И где этот Вудсток? И что там делают мои яйца? Однако самому ехать. Надо…

Помыла шахну под струей из трубы. А подмышки мыть не стала. Хорошо пахло. Вчерашним мылом, которое смылила в сортире в женской консультации, куда зашла поссать. Но трусы обратно не надела, потому что их постирать негде, вода холодная. А сушить когда? Ведь Джемми ждет. Где-то. Только бы его не наградить. Хотя не уверена, что больна. Но почти. Кто-то из пяти накануне наверняка что-нибудь в меня слил. Тряхомонус, да хрен бы с ним. Гепатит-то уже есть, а вот сифилис… Это не годится. Как они потом жить будут, если я ему три креста нарисую. А запросто. Один мудила, похоже, мог. Глаз у него как-то сочился по-подлому. Как сопли все равно. Хотела ему не дать, но он по хлебальнику врезал да засадил сзади. И ведь я, вот сучка, от него даже кончила. Нет, Джемми я не дам вот так сразу, а то как же он меня после этого. С такого вот все и начинается. Ты ему отсосешь, потому что видишь, что человеку надо, что у него весь дымится, как Замудонск-Сибирский НПЗ. Да и ты к нему расположена, потому что отсосать – это одно, а отсосать, когда любишь, – это совсем другое дело. Когда не только корень его готова заглотнуть, а всего его. Целого. Сначала – набухшие яйца, потом втянуть в себя его живот, пройдясь язычком по пупку, а потом и ноги, кривоватые, но так хорошо скользящие по горлу. Волосы на груди – да хрен бы с ними, что я волос на груди не видала. А потом всосать в себя его руки, плечи, голову, почувствовать его язык на клиторе, забрать его в себя целиком и уже изнутри, из себя, услышать его крик и почувствовать, как его сперма взрывается в тебе, наполняет тело жуткой чудовищной радостью, и потом долго лежать, раскинув ноги и спокойно смотреть, как она вытекает из шахны. А потом и он сам, по частям. И вот он уже лежит рядом с тобой на матрасе, прикрытом простыней, которую свистнула из прачечной при замудонском молокозаводе. Не швориться же с любимым на голом матрасе, обоссанном поколениями нахлебышей из замудонского детского дома? И дышит тяжело.

Но этого пока нет. До этого еще далеко. Да и Джемми я видела всего разок. Вчера. Во время матча замудонск-мартановского Спартака» с замудонск-зауральским «Торпедо». Да и не во время самого матча, а когда они уже уходили с поля, я рядом с мешком бутылок стояла. От него так по́том шибануло, что я шизанула, как от кокса, когда только начинала этой жизнью жить в Замудонск-Сибирском. Вот так вот, когда прямо с земли видишь седьмое небо через нижние шесть. Так себе небеса. А тут сразу – седьмое. «Там, – сказала Джудит, – Бог живет». Втянула еще дорожку и ушла. На седьмое небо. К Богу. А я только через три дня в себя пришла. И шахна сильно болела. Когда в отключке лежала, меня не только Диззи, который целку сломал, а и те, кто с работы домой через пустырь проходили. И лицо сильно побили. А за что, хрен его знает, может, под дурью выкобениваться стала, может быть, лежала, как бревно, а кому это понравится, когда тебе не способствуют, когда ты шворишься, можно сказать, всей душой, а под тобой обдолбанная безответная дырка лежит и никак тебе не соответствует.