Плоть и кровь - Майкл Каннингем

— Назад в постель, — велел Константин.

Билли взглянул на него с выражением и трусливым и непокорным сразу.

— Я хочу посмотреть, — повторил он, словно решив, что родители не поняли простоты и логичности его требования.

Константин встал. Страх, пронесшийся по лицу сына, лишь сильнее сдавил отцу горло. Мэри, положив ладони на костлявые плечи Билли, лепетала:

— Иди, мой сладкий. Тебе сейчас снится дурной сон, утром ты о нем и не вспомнишь.

— Нет! — взвизгнул Билли, и вот тут-то Константин на него и набросился. Он оторвал мальчишку от пола, попутно поразившись тому, как мало тот весит. Как мешок с хворостом.

— В постель, — приказал Константин. Быть может, он и совладал бы с собой — если бы Билли остался вызывающе непокорным. Но Билли заплакал, и Константин, еще не успевший решить, что ему делать, начал трясти мальчишку, повторяя:

— Заткнись. Заткнись и возвращайся в постель.

— Кон, перестань, — сказала Мэри. — Перестань. Дай его мне.

Голос ее доносился откуда-то издали. Константин в самозабвенном гневе, сознавая с яростной ясностью, что он творит, тряс и тряс Билли, пока лицо мальчика не исказилось и не расплылось перед его глазами.

— О Господи, — пролепетала Мэри. — Перестань, Кон. Пожалуйста.

— В постель! — крикнул Константин. Он грубо опустил Билли на пол, и мальчик тут же упал — так, точно у него растаяли кости. Мэри бросилась к сыну, но Константин преградил ей дорогу. Он рывком поднял Билли и развернул его лицом к лестнице.

— Пшел! — рявкнул он и хлопнул сына по заду с силой, заставившей мальчика пробежаться, спотыкаясь, до середины гостиной, а там повалиться снова, подвывая, хватая ртом воздух. Константин, отпрянув назад, ударился бедром о стол, одно из раскрашенных Мэри яиц, прозрачно-голубое, покатилось, вихляясь, по полированной столешнице. Мэри замерла. Он увидел упавшую на ее лицо тень. Потом она подбежала к Билли и прикрыла его своим телом. Яйцо помедлило на краю стола. И упало.

— Прекрати! — закричала Мэри. — Пожалуйста! Не трогай его.

Но Константин уже не владел собой — белая, сверкающая, великолепная пелена бешенства застилала его взор. Он упоенно сметал со стола корзинки. Мармеладки в разноцветных оболочках ударялись, точно камушки, в стены. Шоколадные овечки разбивались о пол, пластмассовые яйца с треском разламывались, рассыпая спрятанные в них дешевые безделушки. И наконец кулак Константина вонзился в торт. Рука его снова взвилась над тортом — над безжизненными останками торта, из которых лихо торчали уши. И замерла в воздухе. Он мог пробить кулаком эту белую округлую мякоть. Мог рвать ее ладонью и запихивать в рот. Мог сожрать весь торт, размазывая по лицу и рубашке глазурь, и плакать при этом, моля полным ртом о прощении. Но он лишь медленно опустил руку и замер, глядя на торт. Потом развернулся, подошел к жене с сыном, опустился на колени.

— Не трогай меня, — всхлипнула Мэри. — Прошу, отойди от нас.

Он отошел, собрал корзинки, аккуратно расставил их по столешнице. Потом собрал и сено, и завернутые в фольгу яйца.

— Что с тобой происходит? — сдавленным голосом спросила Мэри.

— Не знаю, — ответил он. — Не знаю.

— То человек человеком, то вдруг…

Он уложил шоколадное яйцо на солому, вернулся к жене с сыном и снова опустился на колени. Билли, съежившись, прижимался к матери. Константин робко опустил ладонь на шею сына. В прихожей тикали часы.

— Пожалуйста, — произнес Константин, сам толком не зная, о чем просит. И добавил: — Я научусь. Все можно изменить.

Он обнял свободной рукой Мэри за плечи. Она не прижалась к нему и не отпрянула.

— Для тебя я готов на все, — сказал он.

И, не получив ответа, неуклюже поднялся на ноги, чтобы собрать с пола разбросанные сладости, вернуть цыпляток в солому, а сюрпризы — в пластмассовые яйца.

— Замечательно вкусно, — сообщил, похлопывая себя по животу, брат Мэри, Джоуи. Живот издавал плотные, мясистые звуки. И Мэри подумала вдруг о теле брата, о густых волосах на нем и кислых, едких жидкостях внутри. И перевела взгляд на жену Джоуи, Элеонор.

— Вот и отлично, — сказала Мэри. — Мы надеялись, что вам понравится.

Она поставила тарелку Джоуи на стопку остальных, которые держала в руках, обвела быстрым взглядом руины обеда. Еда была вполне приличная, только спаржа оказалась какой-то деревянной. И не стоило ей покупать эти желтые салфетки — в магазине они выглядели яркими, красивыми, а на столе обрели почему-то обличье тусклое, больничное. Легкие Мэри напряглись, она зевнула.

— Устала? — спросила ее мать. — Ты ведь столько сил потратила на этот обед, верно?

— Нет, — раздраженно ответила Мэри. Лицо ее вспыхнуло, как если бы она попалась на какой-то самовлюбленной нескромности. — Нет, ни капельки не устала. Просто — ну праздник же. Сама знаешь.

— Знаю, — ответила мать. Отец Мэри сидел рядом с матерью, сохраняя совершенное, словно бы глубоководное безмолвие. София, жена Эдди, встала, чтобы помочь Мэри убрать со стола. Она взяла тарелку Константина, и тот улыбнулся ей с ледяной сердечностью иноземного принца. Весь обед он вел себя осмотрительно, общительно, иногда заливаясь смехом еще до конца рассказываемого кем-нибудь анекдота. К приходу гостей Константин надел темно-синий блейзер и галстук в полоску, подаренный ему Мэри на день рождения.

— Все получилось замечательно, милая, — сказал он. — Лучше не бывает.

Мэри улыбнулась и, попытавшись набрать полную грудь воздуха, ответила:

— Спасибо, радость моя.

В гостиной Билли и Сьюзен играли с сыновьями Джоуи и Элеонор.

— …Ну так и давай его сюда, — услышала Мэри чей-то голос. Чака, старшего. Думая о мелких ошибках, совершенных ею во время обеда, она ожидала ответа Билли.

— Нет, — послышался голос Сьюзен. — Не давай ему ничего. Он все сожрет.

— Ребятки? — окликнула их Мэри. — У вас там все хорошо?

Молчание.

— Билли! — позвала она. — Ты меня слышишь?

Билли тут же появился в двери, лицо у него было красное.

— Чакки хочет забрать моего пасхального цыпленка, — пожаловался он.

Мэри оглянулась на Элеонор. Та крикнула:

— Что ты там делаешь, Чак?

— Ничего, — брюзгливо отозвался Чак. — Играю.

Билли, глядя в пол с таким напряжением, точно ему вдруг удалось обнаружить некую вышитую на ковре таинственную надпись, сказал:

— Он мою овечку в рот засунул.

— Ну ты же можешь поделиться с двоюродным братом, правда? — произнесла Мэри.

— Чак! — снова крикнула Элеонор. — Ты хорошо себя ведешь?

— Да, ма, — ответил Чак.