Охота - Энтони Макгоуэн

Я осторожно оттолкнул Эстель от себя.

— В чем дело? — спросила она, чуть не плача.

Что мог я ответить? «С тобой все в порядке, Эстель, вот только ты слишком симпатичная, чтобы казаться простушкой, и слишком проста, чтобы быть симпатичной. Так что всю свою жизнь ты будешь привлекать мужчин, которых не сможешь любить, и любить мужчин, которых не будешь в состоянии привлечь к себе. Где-то в глубине души ты догадываешься об этом, что иногда вызывает отчаяние, как если бы на твоем личике вдруг появился шрам. Печально то, что тебе и требуется всего ничего: найти достойного мужчину, обзавестись семьей и домом да повеселиться вовсю, пока молода, а состарившись, жить в мире и покое. Да, еще нужно иметь достаточно денег, чтобы позволить себе купить новое платье во время распродаж по сниженным ценам. Но у тебя ничего этого не будет, и я ничем не могу помочь. Разве что поколдовать, чтобы твои желания сбылись поскорей, но из этого, поверь, вряд ли выйдет толк…»

— Я не могу.

— Но почему?

Эстель все же не сумела сдержаться и расплакалась. Черные ручейки потекли по щекам. От основного потока отделялись крошечные капельки. Черное смешивалось с красным там, где таяла губная помада, устремляясь по всему лицу. Она стала похожа на клоуна, и мне захотелось рассмеяться. Я ненавидел себя, но меня душил смех.

— Я бы хотел заняться любовью, но не получится.

— Почему?

— Потому что это внесет хаос в твою жизнь.

Я не стал говорить, что хаос распространится и на меня.

— Но на автостоянке ты об этом не думал, — рыдала она.

— Мне следовало бы поразмыслить еще тогда.

Я пытался привлечь Эстель к себе, обнять, но она оттолкнула меня:

— Отвали!

Какое-то время я пытался сражаться с ней, а потом она припала ко мне, стараясь отыскать клоунскими губами мой рот. Я обнял ее и поцеловал в лоб, ненавидя себя изо всех сил.

Через полчаса мне удалось выпроводить Эстель из дома и посадить в такси. Я выпил бутылку пива, потом еще одну и стал ждать, когда закончатся телевизионные программы, забыв о том, что теперь они никогда не прекращаются и идут круглые сутки.

Найти старого школьного учителя древнегреческого языка не составило большого труда. Позвонив в школу, удалось выяснить, что после ухода на пенсию он переехал в окрестности Кройдона. В местном телефонном справочнике числилось семь Малкольмов или М. Ноэлей. Он вычеркивал одного за другим, пока не остался последний. Он представлял себе встречу с этим человеком. Возможно, передним предстанет старый отвратительный извращенец, который будет просить о финансовой помощи, но он пошлет его подальше. Ему хотелось, чтобы этот человек признал совершенное им зло и понял, какие руины оставил после себя. Вот какие мысли тревожили его.

Малкольм Ноэль работал в кабинете. Он писал свои заметки мелким почерком. Тетрадь в линейку — та самая, в которой учитель вел записи в течение всей педагогической карьеры, длившейся сорок лет. Его рука двигалась необыкновенно быстро. Он делал перерывы лишь для того, чтобы заглянуть в справочники — в основном в небольшой словарь с параллельными текстами, — разбросанные по всему столу.

Малкольм одет в серую рубашку с желтым шелковым галстуком и зеленый шерстяной пуловер. В квартире довольно свежо, но учитель любил прохладу, обостряющую работу ума. У Ноэля вытянутое худощавое лицо, пучок седых волос на затылке — они прикрывают уши и спускаются до шеи. Он совсем недавно перестал заботиться о прическе и все еще порой поглаживает себя по лысине. Вся его внешность говорит о бедности, но есть что-то в Ноэле, и не только желтый галстук, что выдает в нем декадента и даже намекает на дендизм, почти незаметный под возрастными пластами, тем не менее все еще осязаемый.

После ухода на пенсию он занялся тем, что считал кульминацией всей своей творческой деятельности: писал трактат, опровергающий почти повсеместное заблуждение относительно очевидного отрицания Платоном физической любви. Да, конечно, великий философ идеализировал целомудренные дружеские отношения, наполненные теплотой желания и направленные в сторону духовного усовершенствования. Но это лишь один путь. Вся проблема обсуждается, разумеется, в величайшей работе Платона «Федр», где приводится блестящая метафора: возница на крылатой колеснице никак не может справиться с лошадьми, олицетворяющими желание и рассудок. Одна лошадь — белая, чистая. «Любимица славы, темпераментная, но сдержанная». Другая — темная, уродливая, непокорная и необузданная. Именно черная лошадь несет душу к похоти, повернувшись спиной к бессмертию. Она любит шелковистые бедра любовника больше кристальной чистоты его души; черная лошадь оставила грязные следы на чистых страницах философских трудов.

Кто же не захочет заставить возницу отпустить на волю темную лошадь и выбрать духовный путь, отрицающий радости плоти?

Однако Платон видел еще один выход. Он оставлял надежду на обретение бессмертия и для тех, кто искал физической близости с партнерами. Если они по-настоящему любят друг друга, то нежная всепоглощающая страсть может открыть им красоту души.

Ноэль отложил ручку и прочитал вслух отрывок, который знал наизусть, как «Отче наш»:

— «Когда приходит смерть, тела остаются бескрылыми, но жаждущими обрести крылья, однако им не воздается за безумства любви, ибо предопределено, что все ступившие на небесную дорогу никогда больше не вернутся на темную земную тропу, но пойдут к блаженной жизни и в свое время будут украшены оперением благодаря своей любви».

Нет, здесь отсутствует отрицание физической любви. Это лишь доказательство того, что плотская страсть трансформируется в духовную. Есть люди — и он считал себя одним из них, — которые в состоянии преодолеть физическую природу и достичь божественного состояния чистой любви. Однако такого не может случиться с влюбленными в первый раз мальчишками. Да, но им нужно подсказать, повести их за собой. В конце концов, что может знать о любви ребенок? А учитель знает о ней все и должен показать им верный путь.

Ноэль вновь прервал работу и уставился на фиолетовые узоры на обоях. Эти линии и изгибы принимали в его воображении многочисленные формы: некоторые были чувственными, другие просто абстрактными, однако в данный момент они вообще ничего не значили для него и вскоре исчезли, так что стена превратилась в окно.

Ноэль начал работать в школе после службы в армии. Хотя он и страдал от скуки и убогости армейской жизни, отношения с военными полностью изменили его. Они называли Малкольма «док» или «проф», подшучивали над его неловкостью во время занятий спортом, однако защищали от грубых сержантов и злобных офицеров. Да, солдаты были отличные чистые парни: простые, необразованные, но не порочные. Ноэль вспоминал одного рядового — на гражданке тот работал шахтером, — который поднял его, когда он упал на марше, и нес на своих сильных руках, как будто веса в нем не больше, чем в маленькой девочке.