Разделенные - Анна Пляка

Сорвал голос и успокоился Акайо одновременно. По телу все еще пробегали судороги, горло перехватывало сухими спазмами, но разум смог пробиться сквозь животный ужас.

Тут спали и до него. Все те, кого он видел возящимися с днищами платформ, просто ложились спать. Судя по тому, что сказал Лааши, даже продавцы спали внутри собственных прилавков, если у них не было семьи.

Нужно просто заснуть. Закрыть глаза и заснуть.

Подал голос желудок, Акайо вспомнил про трубочку, с помощью которой можно было поесть. Он не мог нащупать ее руками, пришлось искать ртом. К счастью, он не сломал ее, пока бился в панике, пытаясь освободиться из этого ящика.

Через трубочку можно было пить что-то густое и типично для местной еды безвкусное. Сам процесс немного успокаивал, и, даже наевшись, Акайо продолжал жевать ее, пока не провалился в беспокойное забытье.

***

Он проснулся от ощущения падения, вздрогнул, снова поняв, что не может пошевелиться, но не успел испугаться, как створки за спиной разъехались, и он вывалился наружу.

— Эй, эй, ты чего? — Лааши поймал его и теперь улыбался, придерживая. Акайо рывком встал ровно, привычно упершись взглядом вдаль. Продавец хмыкнул, заглянул в бокс. Присвистнул.

— Ого! С кем ты там подраться решил, с платформой?

Как оказалось, изнутри ячейка была все-таки не такой прочной, как ночью показалось ее пленнику. На обивке остались вмятины и дыры, из которых топорщилось что-то похожее на хлопок, трубка с едой треснула у самой стены и подтекала, вокруг нее расползлось большое влажное пятно.

— Да… — Лааши потрогал развороченную внутренность бокса, будто не доверяя своим глазам. — Когда Сааль узнает, что из-за тебя теперь платформу чинить, он такую цену заломит, что мне тебя в жизни не продать… И не расплатиться.

Вокруг толпились рабы, подтянувшиеся поближе, чтобы заглянуть в ячейку, Лааши растерянно чесал в затылке. Акайо хотелось умереть на месте. Все равно каким способом, только бы не ощущать этого давящего, обжигающего стыда за то, что его слабость увидели враги. Но он не мог умереть одним усилием воли. Приходилось сохранять видимость спокойствия.

Наверное, именно эта внутренняя борьба и напряженность душевных сил не позволили ему всерьез удивиться, когда широкоплечая женщина, стоявшая в толпе рабов, подошла ближе и дернула продавца за длинный рукав.

— Что тут, часто спят, что ли? — спросила она, хитро улыбаясь. — Платформа уже старая, скоро ее все равно на металлолом отправят. Закрой бокс и забудь. Ну и дай я подачу питания отключу, чтоб не капало. А мы тебя не сдадим, не боись!

Лааши посторонился, и рабыня, поводок которой был наброшен на плечи будто свободный шарф, начала деловито ковыряться в начинке сломанного бокса. Продавец оглядел остальной свой товар, улыбнулся:

— Всегда знал, что на вас можно положиться!

Акайо ничего не понимал. Когда платформу перевернули, он вместе с остальными встал на нее, но так и не решил, что думает о случившемся.

Женщина, посоветовавшая закрыть бокс, оказалась рядом, толкнула локтем в бок:

— Парень, я верю, что ты не знал, что у тебя клаустрофобия. Но вообще ты о таком Лааши предупреждай, ага? Он хороший тип, не надо его подставлять!

Акайо присмотрелся к женщине. Черные гладкие волосы. Глаза цвета спелых вишен, формой подобные лепесткам миндаля. Улыбалась она как местные, показывая зубы, но лицо! Лицо у нее было имперской женщины.

— Ну чего ты пялишься? — усмехнулась она. — Пытаешься понять, кайна я или нет? Кайна, конечно. Тут две трети рынка — кайны, потому что в драку лезем, как новорожденный котенок на волка кидается. Женщин мало, конечно, но иногда и нам везет.

— Везет?.. — у Акайо уже кружилась голова от странности происходящего. Ему начало казаться, что все это просто бредовый сон, какие могут присниться, если вечером переесть риса. Женщины его родины не могут, просто не умеют смотреть так прямо и нахально. Женщины его родины не дерзят мужчинам. И уж тем более не могут думать, что рабство — это удача.

— Конечно, везет! Слушай, ты тут, ясно, едва ли второй день. Но оценить-то можешь уже, какая у них здесь наука! Нашим до такого еще лет пятьсот ползти!

Он понял, что сейчас ее ударит. Прямо в эти красивые, смеющиеся губы. Она поняла тоже, отшатнулась, видя, как меняется его лицо, как сходятся, будто сражающиеся тигры, брови. Но Акайо сдержался, только выдохнул яростно:

— Ты не смеешь говорить такое об ученых мужах ясного императора.

Она покачала головой, отходя. До него донеслось бормотание:

— Тоже мне, великий защитник императорской задницы…

Но он нашел в себе силы отвернуться, сделав вид, что не услышал. Недостойно императорского солдата отстаивать честь своей родины перед глупой девчонкой.

Только две мысли никак не желали уходить, вцепившись его разум так же, как семена сорной травы прицепляются к одежде во время похода, колют тело и не дают покоя.

Если она глупая девчонка — как она оказалась в плену? И как смогла так ловко разобраться со сломанным боксом?..

***

Сегодня он никак не мог отрешиться от происходящего вокруг. Мысли вились в голове стайкой вспугнутых птиц, объедали урожай его рассудка. Он раньше не думал о том, как сочетаются новые знания, впитанные им в больнице, с тем, что рассказывали дома. Для него это были словно разные свитки — или разные легенды, которые просто есть и никак не могут противоречить друг другу.

Сейчас все то, что ему рассказали здесь, все, что он видел своими глазами, превращалось в едкий щелок, разъедавший рисовую бумагу прежних знаний.

Ясная империя — самая развитая страна мира. Самая культурная. Самая великая. Воины императора — лучшие воины из всех, что рождались под солнцем.

Он раньше не думал о том, как это сочетается с постоянными поражениями.

Враги, безымянные враги, не заслуживавшие никакого названия, стремились захватить исконные земли империи. Говорили, что они подобны грязному селю, что несется по склону, и лишь доблесть императорской армии может сдержать захватчиков и обернуть их вспять.

Акайо судорожно вспоминал случившееся за последние пять, десять, пятнадцать лет. Зажмурившись, рылся в памяти — он ведь должен был слышать новости о том, что именно сделали враги? Какой город захватили? Где их одолели? Ну хоть когда-нибудь? Хотя бы в детстве?

Ничего. За все двадцать пять лет его жизни эндаалорцы не захватили ни волоса императорской земли. И за те же двадцать пять лет его жизни доблестные воины императора не смогли отбить у коварных захватчиков ни волоса их земли.

Это было каким-то безумием. Акайо успокаивал себя тем, что мог знать не все. Что есть военные тайны, которые не доверяют не то что обывателям, но и юным генералам их знать рано.

Бесполезно. Он уже начал думать и не в силах был перестать.