Уготован покой... - Амос Оз

Из-за Тии вынужден был Ионатан отложить свой разговор с Римоной: за ушами у собаки появились ранки, которые через пару дней начали гноиться. Необходимо было посоветоваться с ветеринаром, он обычно появлялся в кибуце примерно раз в две недели для осмотра здешних коров и овец. Ионатан, привязанный к Тие, чувствовал, что не будет готов к переменам в своей жизни, пока собака полностью не выздоровеет. Ветеринар прописал мазь и белый порошок, который, растворив его в молоке, следовало давать Тие на ночь. Собаку с трудом удавалось заставить проглотить эту смесь, так что он снова должен был задержаться. Иногда Ионатан мысленно повторял приготовленные им слова. Чтобы не забыть. Но какие тут возможны слова? Пустыня Чад? Встал и ушел?

А зима тем временем набирала силу. Иолек, отец его, заболел гриппом и к тому же страдал от жестоких болей в спине. Однажды Ионатан пришел в родительский дом навестить Иолека, и тот устроил сыну выволочку за то, что так редко навещает их, и за то, что не соглашается принять на себя руководство гаражом, где дела идут все хуже и хуже, поскольку — из-за разрушительных тенденций, повсеместно наблюдаемых среди израильской молодежи, — невозможно найти человека, обладающего чувством ответственности. Хава, мать Ионатана, сказала:

— Ты выглядишь усталым и грустным. Может, тебе стоит отдохнуть денек-другой? Да и Римоне положен отпуск. Почему бы вам не съездить в Хайфу? Заглянете на вечерок в гости к дяде Песаху, сходите в кафе, в кино… Почему бы и нет?

А Иолек добавил:

— И в честь такого торжественного случая не мешало бы тебе постричься. Посмотри, на кого ты похож.

Ионатан промолчал.

Ночью, во сне, явились к нему Эйтан Р. и Уди с сообщением, что полиция наконец-то нашла на дне пересохшей реки тело его отца и он, Ионатан, должен вывести трактор с прицепом, захватить носилки и оружие, чтобы оказать немедленную помощь. Но когда пришли они на склад оружия, то нашли там только дохлую кошку…

Он проснулся и постоял немного в темноте у окна, слушая, как свистит ветер, доносивший откуда-то издалека лай собак. Возможно, с развалин заброшенной арабской деревни Шейх-Дахр. «Спать, Тия», — прошептал он и, не разбудив Римону, вернулся в постель.

А дожди все лили и лили, не переставая. Пришлось временно приостановить сбор урожая. Земля раскисла, на лужах лопались пузыри. Бледен был дневной свет, а ночной исчез за черными тучами. Глухие раскаты грома прокатывались каждой ночью с запада на восток. Мокрый ветер дышал за оконными стеклами. И однажды случилось землетрясение, на высокой полке звоном отозвалась ваза.

Ты решительно изменишь свою жизнь. Начнешь с чистой страницы. Станешь свободным. Все, что ты оставишь за собой, останется без тебя. И ничего плохого не сможет тебе причинить. Ни множество личных вещей, которые не понадобятся на новом месте. Ни близкие люди, которые всегда вели себя так, будто ты принадлежишь им, будто ты только орудие в их руках, призванное воплотить в жизнь некую великолепную программу, цель которой тебе неясна. Ни запахи, которые ты привык любить. Ни спортивная газета, которую ты привык читать, не пропуская ни единой подробности. Довольно, со всем этим покончено. Ты оставишь их, и они оставят тебя. Хватит. Сколько можно уступать? Тебе необходимо наконец подняться и принадлежать самому себе, потому что ты принадлежишь только себе, своей собственной душе, а не им. И даже если странной будет казаться без тебя комната, которую ты оставил, странно опустеют полки, укрепленные тобою на стене в изголовье кровати, странно покроется пылью шахматный столик, который ты, старательно воплощая свой замысел, выреза́л из ствола оливы всю прошлую зиму, странно будет стоять на лужайке железный столб, вокруг которого ты задумал сделать беседку из виноградных лоз, не обращай внимания: быстро минует время, и все это уже не будет странным — просто оставленным. Шторы выцветут и поблекнут. Пожелтеют твои журналы, сложенные стопкой на нижней полке этажерки. Пырей и крапива, с которыми ты боролся из года в год, вновь поднимут голову в саду за домом. И вновь расползется мох вокруг починенного тобой умывальника. Там и сям наверняка отлетит штукатурка. Проржавеют со временем и решетки на веранде. Твоя жена будет ждать тебя, пока не поймет в конце концов, что дальнейшее ожидание лишено смысла. Боль и упрямое нежелание принять случившееся заставят твоих родителей обвинять ее, друг друга, веяния времени, атмосферу, все эти новые идеи и тебя, но придет день, примирятся и они. «Меа кулпа», — произнесет, по своему обыкновению, твой отец на звучащей по-польски латыни. Пижамы, спортивные куртки, рабочая одежда, высокие ботинки парашютиста, зимний пиджак — все это будет отдано в подарок кому-нибудь носящему одежду и обувь того же размера, что и ты. Но не Уди. Возможно, убийце-итальянцу, работающему по найму в слесарной мастерской. Остальные твои личные вещи будут заперты в чемодан и закинуты на антресоли в ванной комнате. Наладится и потечет по-старому новая жизнь. Уклад дома войдет в привычное русло. Римону пошлют на курсы прикладного искусства, организованные в рамках кибуцного движения, и она станет украшать столовую к вечеринкам и праздникам. Младший брат твой Амос закончит срочную службу в армии и женится на свой подружке Рахели. Быть может, ему удастся войти в израильскую сборную по плаванию. Тебе не о чем беспокоиться.

Ты тем временем доберешься до своей цели. До выбранного тобой места. И увидишь, насколько все будет иным, правильным, новым: отныне конец горечи и унижению, время — воодушевлению и напору. И может случиться, что вдруг нахлынет однажды воспоминание о каком-то давнишнем запахе, или долетит издалека собачий лай, или проливной дождь перейдет под утро в крупный град, и ничто не поможет тебе понять, как это ты натворил такое, что за безумство совершил, какие черти унесли тебя из дома на край света… Тебе придется всеми силами подавлять подобные чувства, чтобы не прокрались они нежданно-негаданно, как человек, за которым надо следить, пока он не исчезнет во тьме. Разве ты не должен был встать и уйти? Ведь нельзя же было провести всю жизнь в ожидании, не зная, чего же ты ждешь и зачем. Так что сожалениям нет места. Будь что будет.

Все эти дни Ионатану не удавалось бывать на плантации: из-за непролазной грязи сбор урожая приостановился. Смешливые девчата были посланы работать на кухню и на вещевые склады. Уди, глаза которого оставались все такими же красными, вызвался — пока небо не прояснится и можно будет снова убирать цитрусовые — заняться починкой жестяных крыш на коровниках и овчарнях, пострадавших от ветра. Так вот и случилось, что Ионатан Лифшиц вопреки всем своим намерениям согласился на время, без каких-либо обязательств, взять на себя работу в гараже, как и просил Иолек, его отец, несколько недель назад.

— Только знай, — подчеркнул Ионатан, — это не насовсем, это на время.

И Иолек ответил:

— А? Пусть так, ладно. Ты покамест возьмись за дело и начни наводить там потихоньку порядок. А со временем мы, возможно, немного успокоимся, и, кто знает, вдруг откроется в гараже нечто интересное и прежде не замеченное в области самореализации. А может статься, в одно прекрасное утро мода внезапно повернется на сто восемьдесят градусов. Поживем — увидим.