Проклятие для Обреченного - Айя Субботина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он хочет, чтобы я раздела его всего? Чтобы осталась наедине с обнаженным мужчиной?
Мои руки дрожат от смеси отчаяния и злости, когда я, стараясь не касаться его кожи, цепляю края рубашки и тяну ее вверх. Ткань нехотя обнажает необычно бледную для халларна кожу, покрытую россыпью крупных родинок, впалый живот, усыпанную шрамами крепкую безволосую грудь с маленькими темными сосками.
Я случайно задеваю один из них пальцем. Замираю, потому что Тьёрд издает тихий странный звук. Как будто на пиру мимо него пронесли самое вкусное блюдо.
— Это правда? – вдруг спрашивает он, когда рубашка падает на пол, а я испытываю желание заткнуть нос, чтобы не впитывать в себя запах своего врага. Так пахнет поле битвы и одинокий костер, и мужчина, который превращает кости в прах.
— Какую правду ты хочешь услышать о моей сестре, аэ’рим?
— Сейчас я хочу услышать правду о тебе. Ту, где одну маленькую глупую северянку поймали двое воинов, надругались над ней, а после решили проткнуть мечом и отправить во мрак. Но она каким-то чудом уцелела.
Мне нужен воздух, я задыхаюсь здесь, тону, словно в болоте.
Наощупь пытаюсь добраться до полога, за которым мой путь на свободу, но Тьёрд успевает дернуть меня обратно. Спина с болью врезается в его грудь, в глазах темнеет от тупой боли где-то между лопатками.
— Эти слухи правдивы, кхати? – на ухо спрашивает он.
Это не заигрывания и не флирт. Не попытка произвести впечатление или запугать.
Это исповедь палачу перед казнью.
— Нет, аэ’рим, - говорю я. – Это ложь.
И, словно скорая расправа за вранье, случайно прикусываю язык до крови.
Как только слова срываются с губ, ложь становится такой очевидной, что даже стены как будто вот-вот распахнут каменные рты и начнут высмеивать мою глупость. Но то, о чем он спрашивает – это хуже, чем остаться наедине с голым мужчиной. Это все равно, что стащить с себя кожу вместе со старым платьем. Вывернуть наружу старыми шрамами и смотреть, как он вытрет моей болью свои грязные сапоги.
Лучше уж смерть.
Но вкус крови во рту заставляет вспомнить, что еще совсем недавно я была готова упасть в ноги своему спасителю, потому что боялась расстаться с жизнь во имя ненавистного чужого бога.
Тьёрд может запросто разоблачить меня. Достаточно просто расстегнуть платье до самого низа и увидеть тот шрам: шириной в ладонь, ниже пупка, ровный и четкий, потому что тот меч был из алхимического серебра, убийственно острый и смертоносный. Я выжила только благодаря заботам и молитвам матери, но, когда пришел мой черед отдать ей долг, богам было угодно закрыть глаза и заткнуть уши.
— Я верю тебе, - говорит генерал, отпуская меня из хватки своей железной руки.
Хоть и живая у него такая же крепкая и сильная. Если бы захотел – мог просто смять меня в тряпичный ворох. И от этой мысли меня снова тянет сбежать. Но теперь держусь, стою, не шелохнувшись, чтобы не напороться на новые вопросы.
Только медленно и густо краснею, когда он стаскивает высокие сапоги, возится со шнуровкой потертых кожаных штанов и стаскивает их, абсолютно не стесняясь полной наготы.
Хорошо, что поворачивается спиной - и я могу держать глаза закрытыми, пока не раздается всплеск и звук льющейся на пол воды. Может хоть теперь он меня отпустит? В Шипе нет молодых служанок, но, если генералу приглянулась Намара, она не будет против потереть ему спину. Или потереться о него промежностью.
— Итак, - Тьёрд откидывает голову на край ванны, прикрывает глаза как от большой усталости. – Расскажи мне о Намаре.
О том, что у меня есть сердце, я понял не когда умирал на столе под ножом мясника, по живому отсекающего мне то немногое, на чем еще держалась моя рука. И не когда привыкал к боли, пока железо врастало в мою изувеченную плоть.
Я узнал о нем, когда почувствовал тоску по родному Акриму. По громадным замкам, высеченных из цельных каменных столпов, по затянутому тучами небу, по стальным птицам на фоне тяжелых облаков. По воздуху, без которого я начинал сходить с ума.
Я ненавижу Север и дикарей, которые живут здесь в черной неграмотности и серости, думают, что мир существует только до тех пор, пока успели придумать их предки, а все, что за гранью их безумных сказок и легенд – это проказа и чума. Халларны для них – поветрие, затяжная болезнь, против которой у них нет иммунитета. Но вместо того, чтобы принять лекарство и покорно склонить головы, эти неграмотные люди продолжают бросаться на мечи. Они находят геройской смерть в бою с неравным противником. Не используют логику, потому что живут импульсами и порывами.
Император был прав – мы не подчиним Север, пока не начнем говорить на понятном им языке. Так мы придумали целую религию и кровавые жертвоприношения, так наши стальные птицы превратились в драконов, а медицина стала даром богов.
Чтобы заставить себя слушать, нужно сперва выучить своему языку.
Мы сделали с точностью до наоборот: перевели свою историю в плоскость понятных им явлений.
И теперь Эр собирает сделать следующий шаг: женить меня и Киллана, чтобы мы узнали повадки северян, влезли в их жизнь и расположили к себе. Война не может длиться вечно, потому что она истощает даже таких, как мы. А Север – это нескончаемый источник энергии, на котором сидят дикари и понятия не имеют, что топчут ногами собственное величие.
Как раз сейчас я лежу в ванной старого разбитого замка, под фундаментом которого целые залежи синалума, и вскоре они будут моими. С симпатичной тупой женой в придачу.
Я знаю о них все, что нужно: формально, мой будущий жирный родич не владел ни куском этой земли, потому что счастье свалилось ему в руки после смерти жены. Эти земли, все, что на них стоит и растет – принадлежат старшей. Той, которая как раз бормочет что-то за моей спиной.
Нужно было отдать ее жрице. Пусть бы подавилась. Я говорил Эру, что старуха слишком вжилась в роль и начала резать всех без разбору, но император считает ее бдение полезным кровопусканием, после которого «больной» будет скорее мертв, чем жив. Ему достаточно стольного количества людей, сколько сможет обрабатывать землю и вести непрерывную добычу синалума. И для этого у него, как у опытного хирурга, есть все необходимые инструменты: скальпель, пила и маленький молоточек с долотом, которым вышибают мозги раненым солдатам, чтобы бедолаги не мучились в агонии.
Нужно было отдать ее жрице – все-таки девица не только безобразна, но еще и скучна.
— Где твои родственники? – интересуюсь я, наслаждаясь теплой лаской воды. – Дяди, тетушки?
— Они все умерли, аэ’рим, - после небольших раздумий отвечает она.
Лжет. Ее дядя владеет обширными землями к западу отсюда, и его территории вплотную прилегают к моем будущим владениям. Это можно использовать. Даже нужно.