Смерть заберет с собой осень - Эмма Рид Джонсон

кто какие направления представлял, потому как курс философии остался в предыдущем семестре. Почему-то ужасно не хотелось ударить в грязь лицом. Чисто из принципа.

– Просто удовлетвори мой интерес.

В голове всплыл только один человек, который буквально требовал, чтобы из всего длинного списка я выбрал именно его. Мы были похожи: оба считали, что человеческое существование абсурдно, и вместе с тем каждодневно ощущали дыхание смерти в затылок, что и заставляло из раза в раз прокручивать назойливые и порой огорчающие мысли, точно заевшую пластинку:

– Камю.

Мы свернули с главной дороги. Я просто хотел проверить, что он начнёт делать, когда шумный поток людей останется где-то позади. Всё ещё не верил, что он просто взял ответственность за мою жизнь на тот краткий отрезок времени, что мы шли от станции к моему дому. Мы всё углублялись в узкие и порой тёмные закоулки, где он с лёгкостью мог бы ударить меня по голове и сбежать, но незнакомец продолжал обдумывать мой ответ, смотря только вперёд.

Холодный белый свет от ближайшего фонаря скользнул по его бледному лицу, придавая ему ещё бо́льшую неестественность. Парень усмехнулся и, склонив голову набок, прошептал:

– Какая ирония!

Я смутился и не нашёл в себе силы возразить. В этом он был несомненно прав.

– Камю, если я не ошибаюсь, был против самоубийства, потому что это наиболее лёгкий вариант из всех.

– Да. – Я с трудом разлепил губы. Голос мой звучал сипло и немного надломленно. – Это больше похоже на смирение, где нет бунта.

– «Таким образом, я извлекаю из абсурда три следствия: мой бунт, мою свободу и мою страсть. Посредством одной только работы ума я обращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, и отвергаю самоубийство», – процитировал он Камю, и отчего-то меня передёрнуло, словно кто-то закинул мне за воротник льдинку.

Миновав ещё один узкий проулок, мы вышли ко второму входу в мой жилой комплекс: высотка ひ-образной формы возвышалась на фоне всех остальных домов в округе, и только офисные здания вдалеке могли бы с ней посоревноваться; всю территорию окружал высокий забор, из-за которого выглядывали пёстрые деревья, чьи листья ещё не успели опасть и эстетично контрастировали с шапками снега. С этой стороны был вход через парк, но никто, кроме жильцов, не мог сюда пройти. Я надеялся, что и этот странный парень наконец отстанет.

– Мы пришли. – Я даже не пытался скрыть раздражение в голосе. – Теперь вы оставите меня в покое?

Он задумчиво всматривался в брусчатую дорожку, ведущую к самой многоэтажке, и взгляд его сделался до того печальным, будто он сошёл с полотна Верне: уставший и скованный, как и Мазепа, он мчался туда, куда я не мог попасть, всё дальше и дальше, за грань человеческого понимания, гонимый чем-то извне. Эта мысль остро проблеснула в моём сознании, прежде чем мы успели расстаться, и от подобного сравнения мне сделалось дурно.

– Ещё увидимся. – Парень устало прикрыл глаза. Его губы тронула слабая улыбка.

Он нагнулся ко мне, точно хотел что-то сказать, выдать тайну, а затем сделал два шага назад и растворился в снежном вихре, рассыпавшись на множество искрящихся снежинок, уносимых ветром куда-то меж проводов, натянутых над головой.

Глава 2

Проснулся я в полутьме собственной небольшой комнаты. Шторы были задёрнуты, но со стороны кровати была видна узкая полоска серого света. Однако даже уличный снежный мрак казался невыносимо ярким пятном на контрасте с тем, что было вокруг.

Я приподнялся на локтях, сонно глядя на приоткрытую дверцу шкафа, из которой торчал рукав свитера. Вчера я небрежно закинул его туда и завалился спать, потому что окончательно уверился в том, что приставший ко мне на улице парень был не просто фантазией, а самой настоящей галлюцинацией, вызванной тем, что я смешал кучу таблеток с алкоголем.

По крайней мере, другой вариант я и не думал рассматривать.

Не успел я надеть очки, как рука машинально потянулась к горке из пластинок с таблетками. Удручённо заставил себя повернуть голову, чтобы найти нужную.

– Печень, желудок, та-а-ак, сердце, да блин, – бормотал себе под нос я. – А какую мне пить сегодня? Посмотрим…

Моя щитовидная железа сожрала сама себя, оставив вместо себя пустоту и пожизненную потребность в таблетках. Конечно, по сравнению со всем остальным это была полнейшая ерунда, но я искренне устал быть прикованным к горсти медикаментов, без которых моя жизнь уже давно бы оборвалась.

Я взял две пластинки и стал высматривать, в какой из них осталось больше таблеток. Врач сказал чередовать дозировку гормонов, потому что ни одна из тех, что продавались, не подходила мне в изначальном виде: либо мои показатели, судя по анализам, быстро падали, либо, наоборот, повышались. Всё это существенно усложняло моё ежедневное пробуждение, потому что спросонья вспоминать, какая доза мне необходима, – сложно, муторно и скучно. Порой я вообще забывал, принял ли нужные таблетки. В моей жизни их было настолько много, что за ордой детей в младшей школе уследить и того легче.

– Эта так эта. – Выбрал ту, где было на одну больше.

Выдавил из упаковки небольшую, размером с булавочную головку, таблетку себе на ладонь и закинул её в рот, зажимая меж зубов. Свободной рукой потянулся к стакану с водой и одним небольшим глотком запил её. Дальше настал черёд сахара. Глюкометр лежал с краю в чёрном чехле. Для этого уже пришлось подняться чуть повыше, чтобы усесться поудобнее, прислонившись спиной к прохладной стене. Раскрыл чехол у себя на коленях, ловко откупорил крышку баночки с тестами и, подхватив одну из них, вставил её в сам глюкометр. Экран того загорелся, и пока он прогружался, я бездумно крутил прокалыватель, выбирая, какой из пальцев проколю сегодня: все они были усыпаны множеством маленьких тёмных точек, оставленных иглами. Несколько дней назад неудачно проколол мизинец, и на том расплылся небольшой синяк, который противно темнел, точно я какой-то прокажённый.

В коридоре слышались шаги. Вероятно, мама ещё не ушла на работу, хотя сегодня была её смена. Она работала менеджером в комбини, чтобы хоть чем-то занять свои будни. Домохозяйкой она никогда быть не хотела, но и работать на полную ставку – тоже. Особенно после того, как я заболел. Считала, что всегда должна быть рядом, и опекала, точно мне не двадцать, а десять. Это утомляло.

Глюкометр загрузился. Я приставил прокалыватель к безымянному пальцу и, щёлкнув, убрал его обратно в чехол. Надавил на кожу рядом с проколом, из которого с