Бульдожья схватка - Александр Бушков

— А пожалуй что, и немногим, — задумчиво сказалПетр. — Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав…

— Вот видишь. Все шансы… Что до фирмы, то девятьчеловек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и непочувствуют разницы. И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно,сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, делознает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, непоморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же. все будут у тебя за спинойпонимающе переглядываться, головой кивать сожа-леючи — ах, жертва лихачества…Тебе, надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес? Это ж менябудут считать убогоньким, приложившимся башкой…

— Подожди. — сказал Петр. — Подчиненные —ладно… А твои? Жена с дочкой?

— С падчерицей, брательник.

— Все равно.

Павел усмехнулся чуть беспомощно:

— Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса винтимную жизнь монархов… Во-первых, с Катькой — а соответственно, и с чадомейным Наденькой — мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-томеня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых,если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром,мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так — все четыре года.Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни тысвета белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и, в конце-то концов,опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга. Проглотятмои бабы, как миленькие. В конце-то концов, мы здесь с тобой посидим пару дней,я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень ужзияющим…

— Нет, ну а если она захочет…

— С муженьком потрахаться? — догадливо подхватилПавел. — Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается.Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, вточности такой же… И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно — сКатькой у нас, похоже. окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, даи нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак черезполгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никакихсоболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться —скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, неполучилось. И хрен с ею, если по правде…

— И все же как-то…

— Ох, да не строй ты из себя! — досадливопоморщился Павел. — Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придетей такая блажь — исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажукратенько, как там у нас обычно, что де-лает, чего делать не хочет… А Надюха… Ясам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать,вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, итолько. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, тобишь меня…

— Твоими бы устами…

— Ладно, хватит, — с некоторой властностью поднялладонь Павел. — Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает?Кажется, да. Работа, в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе будетлегко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь… Все японимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит такихтрудов, а? Честно заработал — честно получил.

Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит вдурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабаньяголова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами.Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, дамало ли… Прав Пашка — это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкусабедности, никчемности.

Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновьвернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. БлизнецыСавельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежниепо дерзости, по замаху. Сорок четыре года — это еще не старость, господа…

С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал поплечу:

— Помнишь «Принца и нищего»? Ведь любил ты когда-тотоварища Твена, спасу нет…

— Я и теперь не разлюбил.

— Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертногоромана, братуха? По нашим наметкам?

— Устроим, — сказал Петр.

Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:

— Ф-фу… Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?

Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго —трое мужчин, отмеченные всеми признаками преуспеяния, от мобильников ивпечатляющих перстней до невиданных Петром галстуков (правда, вопреки массесочиненных оголодавшей интеллигенцией анекдотов никто из них не блисталмалиновым пиджаком, никто не носил килограммовых золотых цепей и не гнул пальцывеером).

Заметно торопились, от них так и веяло брезгливой жалостьюПолное впечатление, боялись подцепить некую заразу, которой тут было неоткудавзяться. Мешая друг другу, кинулись хлопать его по плечу, с ноткой растеряннойфальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина и не с такимиказусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу узнал, и меня помнишь, ифизиономия поджила, и видок, в общем, посвежевший… В таком примерно духе. Петрмеханически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще пара секунд — и заними захлопнулась дверь. Отвернувшись к окну и тяжко вздохнув, Петр в умепосчитал: седьмой, восьмой, девятый. Сегодня нему наконец-то разрешили пускатьпосетителей. Сначала пришли трое, потом — двое и еще раз двое, теперь — этитрое… черт, сбился, десять получается, а не девять… Ерунда. Главное, ни одна изчетырех компаний ничего не заподозрила. Соратники и партнеры, сытые капитанышантарского бизнеса явились посочувствовать попавшему в беду собрату. Посиделина краешках мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у каждого,право, так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть:«Павлик, у тебя что, совсем память вырубило?»

Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глазавыдавали. Ну и наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходитсяпри-знать, что Пашкины мозги дорого стоят — брательник рассчитал все отлично иоказался сущим пророком…

Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела,с утра выполнявшая при нем функ-ции опытной и придирчивой секретарши, —черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате,открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петрнемножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий разпробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию,держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри:колыханье бедрами, взгляды-улыбочки… Подозрение, что под безукоризненнымхалатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Посколькуникаких таких особых медицинских процедур, исключением смены повязок ипластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее зарутинной медсестринской работой.