Кастрюлька с неприятностями - Анна Викторовна Дашевская

– Не можешь или не хочешь?

– Лиза, вот честное слово – не знаю.

– Хорошо, тогда скажи хотя бы, почему такое заурядное дело о попытке убийства расследует не обычный уголовный инспектор, служащий городской стражи, а майор и глава столичного управления безопасности? Этого ты не можешь не знать!

– Ох, Лиза… – Дэн тяжело вздохнул. – Ты же не отстанешь, пока не вытянешь ответ?

– Боюсь, что ты прав. – Я глядела ему прямо в глаза. – Не отстану!

– Расследование поручено мне, потому что господин Норберт Редфилд внесен в белый список управления безопасности.

Я присвистнула. Белый список! Это что же получается, если учесть, что в верхний, (красный, самый главный список государства) входили члены королевской фамилии и только они, а белый является вторым по значимости…

– Что я о нем не знаю? Он герцог инкогнито? Эльфийский посол? Или глава гильдии тайных убийц?

Дэн лишь многозначительно поднял брови.

11 сентября 2183 года

Норберт позвонил мне на следующий день утром.

Да, все правильно: Фреду не повезло во вторник, десятого сентября, а в среду коммуникатор просигналил в немыслимую рань – в одиннадцать утра.

А как еще назвать это время человеку, обычно возвращающемуся с работы в три-четыре часа утра? Естественно, нынче ночью, после ухода Дэна, я еще долго не спала – прикидывала, как пойдут теперь дела у ресторана. Конечно, слухи и сплетни – дело временное, но, вылетев один раз из модной обоймы, можно туда уже никогда не вернуться. Ничто не бывает столь преходящим, как мода. И это в полной мере относилось к моде на рестораны. Вот года два назад в Люнденвике с шумом и помпой открылся ресторан степной кухни «Varvarian». Ну и где он был теперь? Кажется, на том месте торговали шляпами. Так что лично мне не хотелось бы, чтобы «Олений рог» закрылся. Вряд ли я найду другую такую комфортную работу.

И кому мог так помешать наш тихий Норберт? Что там говорят обычно великие детективы? «Is fecit cui prodest» – «Сделал тот, кому выгодно»? Кстати, интересно, в самом-то деле, а что я вообще знала о Норберте Редфилде? Включен в белый список, ну надо же!

Знала, что его дата рождения – двенадцатое января, это всем было известно, поскольку в этот день ресторан открывался только для своих. Знала, что Норберту сорок четыре года, что он беззаветно любил кулинарию, оперные арии для меццо-сопрано и гравюры с изображениями рек и мостов. Еще он собирал фигурки овец – им было отведено почетное место в его кабинете в ресторане. Знала, что у него был дом в Люнденвике, совсем рядом с «Оленьим рогом», и вроде бы еще загородное поместье, где жила его… сестра? Матушка? Какая-то родственница, в общем. Все, больше ничего не знала. Даже то, была ли у него жена, потому что в последние четыре года, по моим наблюдениям, он был женат на ресторане.

Все это не имело никакого значения, пока нас всех не впутали в уголовное расследование.

Итак, в одиннадцать утра мой – да-да, тот самый, личный — коммуникатор просигналил каким-то хриплым, так и хотелось сказать – преступным голосом. На экране я увидела Норберта, совершенно обыкновенного: в белой рубашке с кружевным жабо и крупным сапфиром в мочке правого уха, серебристые волосы были завязаны в хвост, за спиной виднелись корешки книг и большой экран компьютера.

– Не разбудил? – поинтересовался он.

– А если бы и разбудил? Все равно уже пора вставать… – от души зевнула я. – У тебя что-то срочное?

– Ну, можно сказать и так. Мы завтра возобновляем работу, было бы хорошо, если бы ты приехала сегодня как обычно. – Вроде бы и обычным голосом он говорил, но виднелись на дне глаз не то принуждение, не то неуверенность. – Надо меню обсудить, по закупкам пройтись. Фреда-то еще дней десять не будет.

– Хорошо, приду вовремя, как обычно. – И я с тяжелым вздохом отправилась начинать новый день.

Некое дежавю: как и вчера, в дверях меня встретила Майя. Только глаза у нее уже не горели весельем. Какое уж тут было веселье…

– Какие новости? – поинтересовалась она. И сама же ответила: – Хотя что спрашивать, все мы тут примерно в одном положении.

Конечно, я могла бы похвастаться, что вчера в ночи принимала в своем доме ведущего следователя и вряд ли это нанесло бы непоправимый удар по моей репутации, но ведь обещала помалкивать.

– Ты Норберта уже видела? – спросила я, вешая мокрый плащ. Сентябрь, начинались дожди. Прощай, хорошая погода.

– Нет пока, он в кабинете на телефоне, просил не беспокоить. Придет на кухню сам.

Там было непривычно тихо – плиты погашены, ребята не стучали ножами и противнями, не гудел миксер, не пахло тестом. Я по привычке свернула к своей комнате, но, пройдя несколько шагов по коридору, махнула рукой и вернулась к кондитерскому столу. Майя продолжила вчерашнее высокоинтеллектуальное занятие – выкладывала по столу узоры, только на сей раз из миндаля, а не из фундука. На высоком барном табурете сидел наш метрдотель Джонатан, очень непривычный в джинсах и джемпере вместо ежевечернего смокинга. Выглядел он растерянным не меньше нашего, если даже не больше. Наверное, все-таки больше: вчера-то его не было при всех событиях, для него рабочий вечер начинался с семи, за час до открытия ресторана.

– Я вот думаю, – прервал молчание Джонатан, – какое счастье, что мы не работаем во время ланча! А то консоме досталось бы клиенту.

– Да уж, – кивнула Майя. – Весело получилось бы, что и говорить. А вот интересно, как мы теперь будем работать: по старому меню или новое надо разрабатывать?

– Еще интереснее, придет ли к нам пресловутый новый шеф или мы будем крутиться сами? – поинтересовалась я. – Никто Норберта не пытал?

– Не успели, – ответил Джонатан. – Ладно, давайте пока подобьем остатки, чтобы знать, чего у нас нет.

Выяснилось, что не было очень многого.

Все-таки вчера по кладовым прокатилась сперва волна экспертов, забравших на обычную и магическую экспертизы все, что могло иметь отношение к бульону, потом там паслись оперативники – в самом деле, не голодать же людям? Я сама делала им бутерброды, так что хлеб, паштеты, ветчину и всякий сыр нужно было закупать или готовить заново. Мясо (в том числе пресловутую оленину) и рыбу накрыли стазисом, но вот беда – вроде бы в стазисе ничто не портилось, однако если хранить в нем свежие продукты более трех суток, они теряли вкус и аромат и, например, нежнейшая бело-розовая нельма