Граф Карлштайн - Филип Пулман

БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!

Наш сержант, огромный, краснолицый, с рыжими, как имбирь, бакенбардами, решив полюбоваться своей работой и убедиться, что объявление висит ровно, чуть отступил назад и тут же попал ногой в коровью лепешку. Я не выдержала и прыснула, а он так гневно на меня глянул, словно это я ее туда подложила, и велел мне идти, куда шла, а не слоняться без дела в присутственном месте. Он всегда так говорит, точно полицейский устав вслух читает. Потом сержант нагнулся, чтобы палочкой счистить с башмака коровий навоз, и какая-то повозка, тащившаяся мимо по лужам, забрызгала ему сзади все штаны. Он выпрямился, грозя вознице кулаком и крича ему вслед, что тот ездит неправильно и нарушает общественный порядок, и в этот момент дверь полицейского участка распахнулась и оттуда выскочил констебль Винкельбург.

Констебль у нас тощенький, и вид у него всегда абсолютно несчастный: с безнадежно повисшими усами, уныло опущенным носом и поникшими плечами. Впрочем, сейчас он был так возбужден, что и на месте не мог устоять спокойно, а все подпрыгивал да подскакивал:

— Сержант! Сержант! Наш заключенный!.. Заключенный…

— Что? В чем дело? Да возьмите же себя в руки, констебль! И перестаньте наконец трястись, как желе! Ну, что там еще с заключенным?

— Его нет, сержант… Он исчез!

Тут и я решила поскорее исчезнуть. Пусть сами во всем разбираются, когда поймут, что Петер сбежал. Должно же это было когда-нибудь обнаружиться. Странно, что они только сейчас это поняли.

Я поспешила в замок и там вскоре узнала нечто такое, отчего у меня чуть сердце не остановилось. И мне стало куда страшнее, чем в те недавние времена, когда мы с Петером слушали жуткие истории о Диком Охотнике, прижимаясь ухом к щели в полу…

Был уже поздний вечер, так что Люси с Шарлоттой отправились спать. У них, правда, была привычка читать по ночам всякие там романы о привидениях — «Тайны Удольфо», «Застроцци», «Матильда», «Лесной отшельник», — пока свеча окончательно не растает, превратившись в блестящую лужицу воска, над которой вьется тонкая струйка дыма, и тьма не накроет спальню, точно мягкое тяжелое одеяло… Если честно, они этим чтением друг друга порой просто до смерти пугали. В тот вечер у них был на очереди роман «Рудольф, или Призрак скал». Я подоткнула им одеяла и оставила их наслаждаться любимыми «ужастиками», а сама поднялась по винтовой лестнице в кабинет графа Карлштайна. Я хотела попросить его об одной милости. Жаль, конечно, что из-за этого мне пришлось бы пропустить соревнования но стрельбе, но я твердо решила отправиться вместе с девочками в охотничий домик в качестве их горничной. Я знала, что Люси и Шарлотта были бы этому очень рады, да и граф, я надеялась, не станет возражать против столь естественной просьбы.

Но в кабинет я так и не вошла. Я даже постучаться не успела, потому что, добравшись до узкой площадки перед дверью (туда как раз выходило узкое окно-бойница, из которого был виден крутой скат крыши, крытой свинцом, и сияющая луна, что плыла в холодных небесах, скрываясь за клочьями облаков), я услышала голос графа. Он с кем-то разговаривал, и первое слово, которое он произнес, было «Замиэль»…

Сердце мое точно сжала чья-то ледяная рука. Одно лишь это слово — и сразу же вернулись все страхи моего детства. Но самым ужасным было то, что слово это произнес не Петер своим дурашливо-испуганным тоном, а взрослый серьезный человек, который говорил о Замиэле так, словно действительно заключил с ним некий договор. Задув на всякий случай свечу, я прижалась ухом к двери. Да, я знаю, подслушивать нехорошо и мне, конечно же, не следовало этого делать, но я все-таки стала подслушивать. И очень хорошо сделала.

— Замиэль? — переспросил собеседник графа с таким раболепием, что его голос казался каким-то сальным. Впрочем, я сразу его узнала: это был голос господина Артуро Снивельвурста, секретаря графа и учителя Люси и Шарлотты. Это был отвратительный тип, похожий на хорька. Руки у него всегда были влажные, он постоянно облизывал губы и вечно что-то вынюхивал и высматривал, надеясь подлизаться к хозяину. Волосы Снивельвурста всегда были тщательно приглажены и напомажены — он тратил на это не менее получаса в день, желая быть похожим на Наполеона. — Я не ошибся? Ваша милость произнесли именно это имя?

— Да, я именно так и сказал, Снивельвурст, — повторил граф Карлштайн. — Замиэль, Дикий Охотник, Повелитель Гор!

— Ах! — воскликнул Снивельвурст. — Да-да, конечно…

— А теперь, Снивельвурст, слушайте меня внимательно. По причине, в подробности которой я сейчас вдаваться не намерен, я заключил с этим господином некое соглашение. Каждый год в канун Дня Всех Душ он прибывает в мои леса на охоту и выбирает любую добычу, какая ему понравится, ибо ему дано на это полное право. Но в этом году срок нашего договора истекает, и я должен обеспечить… Вы слушаете меня, Снивельвурст? Вы хороню понимаете, что я говорю?

— Я весь внимание, ваша милость! Я точно гончая, рвущаяся в погоню за дичью…

— В этом году, — перебил его граф Карлштайн, — я должен обеспечить ему иную добычу: человека…

Снивельвурст охнул (даже этот возглас у него прозвучал как-то сально). Я тоже невольно охнула, тут же прикрыв рот рукой, и стиснула обеими руками жестяной подсвечник, с напряжением вслушиваясь в то, что граф Карлштайн скажет дальше.

— Да, я должен отдать ему человека, — продолжал граф, — или даже двух человек, и он заберет их вместе с их душами. И весь вопрос в том… — Я услышала, как он подтянул к себе кресло, проскрежетавшее по деревянному полу, потом заскрипели половицы, когда граф тяжело опустился в кресло и закончил фразу: — Кто на этот раз станет добычей Замиэля?

— О да, да, я понимаю вас, ваша милость! Это, разумеется, очень неприятный вопрос. Так кого же вы выбрали? Какая печальная задача — выбирать товар для подобного обмена… — осторожно и неуверенно промолвил Снивельвурст.

Он не знал, к чему клонит граф Карлштайн, а попасть впросак ему очень не хотелось.

— Это точно, Снивельвурст. Но в данном случае выбор однозначен. Жертвами должны стать мои племянницы.

За дверью воцарилось молчание, и я легко представила себе, как Снивельвурст чешет подбородок, приняв самый глубокомысленный вид. Если честно, услышав эти слова, я чуть в обморок не упала от ужаса прямо там, возле двери в кабинет графа. Господи, меня и без того уже всю трясло, но теперь мне показалось, что с помощью какого-то хитрого механизма на спину мне вылили целое ведро ледяной воды, и она медленно струится по моему позвоночнику. Я снова прильнула ухом к двери, и вскоре Карлштайн и Снивельвурст снова заговорили.

— …очень просто, — услышала я голос графа. — И самое главное, теперь никто из браконьеров в лес и носа не сунет. Эти чертовы крестьяне жутко суеверны. Ни один из них в такую пору даже за дверь не выглянет, а уж тем более в канун Дня Всех Душ. Впрочем, даже если и выглянет, то уж в лес-то точно не пойдет. Все в деревне останутся. Сперва напьются, а потом станут к своим дурацким состязаниям готовиться.