Убийца, мой приятель - Артур Конан Дойл

Что уж говорить да рядить о подобных пустяках, коли даже самого Шекспира не пощадили некоторые выдающиеся умы современности, объявив все имеющиеся о нём сведения «недостоверными»! По их мнению, он, знаете ли, был ноль без палочки, ничтожный актёришка, а все его пьесы написал, оказывается, совсем другой гений – его современник Фрэнсис Бэкон. И эти мнения сегодня всерьёз обсуждают специалисты и, похоже, готовы признать их истиной. В то время как логика, железная логика, говорит, что всё это глупость: ну не мог Бэкон, при всей своей гениальности, взвалить на себя такое непосильное бремя. Да и с какой стати? Где уж ему, при его страшной занятости и опять же литературной плодовитости, было ещё – играючи и от всех скрываясь – писать целый ворох пьес Шекспира? Для этого нужно ведь было прожить ещё и вторую жизнь, и тоже гениальную. И если бы даже он действительно написал эти пьесы, с какой бы стати ему было приписывать их кому-то другому, то есть Шекспиру, а не себе? Логика об этом снова молчит. Не следует никоим образом забывать и его высокомерное третирование английского языка в угоду латыни.

Но вернёмся к нашей теме. Многие авторы – и это ни для кого не секрет, – пока они ещё не утвердились на литературной стезе, не сделали себе имени, подчас отличаются необыкновенной стыдливостью и предпочитают взять pen name. Конан-Дойль, и это известно, не был исключением.

Вопрос об авторстве в этих рассказах никогда, по моему мнению, не удастся решить окончательным образом, да это и не нужно, лучше просто оставить его открытым. При публикации их теперь необходимо делать приличествующие оговорки, и только. Так уж вышло, что в русской культуре они являются «апокрифами» Конан-Дойля. В таком виде они не раз печатались, и теперь «сделать это несделанным» никак нельзя. Всю эту путаницу и неразбериху мы не сами создали и придумали, а она досталась нам в наследие от американских, английских… и французских издателей. Здесь я подошёл к разговору об «Актёрской дуэли» (в моём переводе «Дуэль на сцене»). Из-за того что два произведения разных авторов – Конан-Дойля и Кемпбелл-Брауна – имели одинаковое название «Актёрская дуэль», тогдашние издатели путали их и вместо Конан-Дойля иногда печатали Кемпбелл-Брауна. Эта неразбериха затронула и меня.

У меня была французская книга Конан-Дойля, где среди вполне достоверных «Паразита», «Злополучного выстрела», «Весёлой Салли» и «Привидений в замке Горсторп-Грейндж» фигурировала также и «Актёрская дуэль». Соблазн был велик, и, поскольку английский текст достать никак не удавалось, я сделал перевод с французского. Хотя процедура, бесспорно, не вполне корректная, но качество французского текста, как я мог судить по остальным знакомым мне в оригинале рассказам, было в этой книге достаточно высокое. А наши русские издатели очень уж хотели, чтобы Конан-Дойль вдруг предложил специально для них что-нибудь «новенькое»[4].

Но опять же это рассказ не Конан-Дойля, если принимать на веру утверждения анонимных «интернетных экспертов». А если не принимать? Ведь есть в тексте «любимые словечки» и обороты речи, характерные для Конан-Дойля. Может быть, речь идёт о двух разных версиях одного и того же рассказа, появившихся в результате значительной переделки первоначального варианта? Такое ведь бывает. Вот и г-н Панченко тоже пишет: «Порой бывало, что Конан Дойл осознанно препятствовал переизданию некоторых своих ранних рассказов и вообще старался как можно меньше их вспоминать. Опять-таки это происходило отнюдь не потому, что сами рассказы плохи. Иногда причина выглядит совершенно безобидной: так, некоторые элементы сюжетной канвы рассказа „Трагедианты“ в дальнейшем были использованы повторно (рассказ „Актёрская дуэль“ или, в другом переводе, „Дуэль на сцене“) – и автор почему-то счёл это достаточным основанием для того, чтобы предать забвению именно первый из сюжетов».

Таким вот образом у русского «Конан-Дойля» появился ещё один «подложный» рассказ. И это даже неплохо. Не секрет, что огромный корпус произведений Платона включает в себя явно подложные сочинения. Подложными признаны даже письма. Произведения Платона принято делить на три группы: несомненно подлинные, сомнительные и явно подложные. Сравнительно небольшой корпус сочинений Гиппократа также включает значительное число апокрифов. И всё это читается, изучается, издаётся и комментируется. А зачем такие строгости с Конан-Дойлем?

В конце концов, нужно учесть ещё и такое обстоятельство. Все эти рассказы и истории ничего существенного к славе Конан-Дойля не прибавляют. И из небытия они возникли только благодаря обаянию его имени. Никто бы их не то что переводить, а даже читать бы не стал, если б не Конан-Дойль. И если к авторству указанных кандидатур относиться слишком ригористски, как того жаждут некоторые, то никто рассказы эти читать больше не будет и они снова уйдут в небытие, от которого я их легкомысленно спас.

Павел Гелевá

– Эй, Робинсон, хозяин вас к себе требует!

«Вот ещё! Какого чёрта ему надо?» – подумалось мне, ибо мистер Диксон, одесский агент фирмы «Бэйлей и К°, торговля хлебом», отличался на редкость крутым нравом, в чём мне, к своему прискорбию, не раз довелось убедиться на собственном опыте.

– Что там ещё стряслось? – спросил я своего товарища-конторщика. – Прослышал что-то о наших дурачествах в Николаеве?

– Кто ж его знает, – ответил Грегори. – Старик, видать, в хорошем настроении; скорей всего, какое-то дело. Только не заставляй его ждать!

Приняв вид оскорблённой невинности, дабы быть ко всему готовым, я вступил в логово льва.

Мистер Диксон стоит перед камином в истинно английской, освящённой традицией позе. Весь вид его – сама деловитость. Жестом он указывает мне на стул перед собой.

– Мистер Робинсон, – начинает он, – я не сомневаюсь в вашем благоразумии и здравом смысле. Порой, конечно, прорывается юношеская дурь, но в целом, полагаю, под внешним легкомыслием кроется честный и благородный характер.

Я поклонился.

– Насколько я знаю, – продолжает он, – вы бегло говорите по-русски?

Я почтительно склонил голову.

– Коли так, я намерен дать вам поручение, от успешного выполнения которого зависит ваше дальнейшее продвижение по службе. Я никоим образом не доверил бы его подчинённому, но обстоятельства в данный момент не позволяют мне отлучиться.

– Можете быть уверены, сэр, я вас не подведу, – заверил я с приличествующей случаю поспешностью.

– Очень хорошо, сэр, иного я и не жду. Сейчас вкратце объясню, что вам предстоит сделать. Только что открылась железнодорожная ветка до Жолтева – это небольшой городок в полутораста милях отсюда. Так вот, мне хотелось бы раньше других одесских фирм начать закупки продуктов в этих краях, разумеется по самым низким ценам. Вы отправитесь на поезде в Жолтев, повидаетесь там с господином Демидовым, самым богатым землевладельцем в уезде. Постарайтесь сойтись с ним на самых выгодных для нас условиях. Имейте в виду: и я, и мистер Демидов желаем, чтобы дело было улажено тихо и, насколько возможно, втайне – словом, чтобы никто ничего не знал до той минуты, как зерно появится в Одессе. Я хочу этого в интересах фирмы, Демидов – из-за угроз крестьян, противящихся вывозу зерна за пределы уезда. Вас встретят на вокзале. Отправиться вам необходимо сегодня же вечером, получив предварительно деньги на необходимые расходы. Желаю успеха, мистер Робинсон! Надеюсь, вы оправдаете моё доброе мнение о ваших деловых качествах.