Убить Хемингуэя - Крейг Макдоналд

Криди скрипнул зубами, глядя на Хемингуэя и другого человека, которого звали Ласситер.

Через несколько дней Криди сидел в глубине кафе, одетый в отутюженный черный костюм и галстук, и энергично писал в своем блокноте, в то время как другие писатели и поэты-эмигранты, омерзительно пьяные, танцевали и шутили, тратя попусту драгоценное время и уничтожая свою печень.

Пьянь подзаборная – так думал о них Криди. И сколько же евреев из дома теперь пасутся на левом берегу, печатаются в маленьких журналах, которые отказывают ему, Криди. В последнее время создается впечатление, что во всей литературной жизни Парижа заправляют евреи. Криди вспомнил Гертруду Стайн и тот единственный случай, когда она позволила ему находиться в присутствии себя. Раскорячившись на своем троне, наклонившись вперед и упершись толстыми руками в жирные бедра, она уставилась на него своими темными жидовскими глазами и спросила:

– Мы прочитали рассказ, который вы нам оставили, мистер Криди.

Он был счастлив, глаза сияли. Но момент, казалось, тянулся вечность.

Он на мгновение смешался, не мог выдержать пронизывающий, немигающий взгляд Стайн. Отведя свой взгляд, он подумал, а не видит ли она что-то внутри него, что-то такое, о чем бы ему не хотелось, чтобы эта публика знала. Криди на самом деле не нравились их произведения. Книги Стайн казались ему бессмысленной детской мурой, но он слышал, что, если они его примут – если она его примет, – это наверняка поможет ему напечататься. Готовясь к встрече со Стайн, он прочитал эссе о модерне Эдмунда Уилсона[8]и теперь старался вспомнить хоть что-то, чтобы как попугай повторить это Стайн и произвести на нее впечатление.

Криди решил, что уж, коль скоро его допустили в дом, он вполне может поддержать их верования… говорить с ними, употребляя те же заковыристые слова, которые они считают своим литературным языком. Но статья ему наскучила, он просто пробежал ее по верхам. Теперь же, когда ему все это понадобилось, память ему изменила, он ничего не мог вспомнить. Он чувствовал свой собственный пот под мышками и на шее. Под пристальным взглядом Стайн, длинное предложение, которым он хотел ее поразить, сократилось до одного хриплого слова:

– И?.. – спросил он.

Стайн подняла руку, рассердившись, что он перебил ее на середине предложения. Она сказала:

– Люди просят критики, тогда как на самом деле желают услышать только похвалу. Поэтому я не скажу ничего, мистер Криди, и вы можете воспринимать это, как вам будет угодно. – Пока он так стоял, пытаясь придумать, что бы такое сказать, что поразит ее и толпу подпевал, она обратила свое внимание на другого человека – Ласситера.

С той встречи прошло много недель. Он успел заполнить насколько блокнотов своей прозой, но слова Стайн продолжали преследовать его.

Теперь на его блокнот упала тень, освободив его от воспоминаний о Гертруде. Криди поднял голову. Перед ним стоял высокий человек лет пятидесяти, весь в черном. Если судить по покрою костюма – американец.

Не дожидаясь приглашения сесть, незнакомец выдвинул стул и бросил на его спинку свое черное пальто. Сел сам и закурил сигарету с помощью спички, которой он щелкнул по гладкому ногтю большого пальца. Он сказал:

– Донован Криди. У меня есть для вас предложение. Большая удача.

На писателя этот человек не походил. Он также не напоминал многочисленных редакторов мелких журналов, которых развелась прорва на Левом берегу. Другой писатель недавно поведал Криди о некоем «издателе», который берет с авторов гонорар, чтобы напечатать их произведения небольшим тиражом в «тщеславиздате». Возможно, этот человек один из них. Криди повернул голову и спросил:

– Кто вы такой, черт побери?

– Давайте скажем так: я был в том кафе несколько дней назад, сидел за вами, когда вы беседовали с вашей хорошенькой подружкой-француженкой. Я слышал, что вы сказали о Хемингуэе. И о Паунде. Полагаю, мы с вами можем помочь друг другу.

– Кто вы такой?

– Меня зовут Уильям Куртц. Дома я работаю на особую организацию. Один человек в этой организации, его зовут Гувер, беспокоится насчет того, какое влияние большая часть поэзии, живописи и прозы, производимая здесь американскими эмигрантами и во все больших объемах попадающая домой, может иметь на моральное состояние нашей страны, особенно на нашу молодежь.

Криди хотелось согласиться, но он осторожно спросил:

– Этот Гувер, он что, некто вроде проповедника? Ваша организация принадлежит Церкви? – Если так, то Криди не о чем беседовать с этим человеком, и он от него немедленно отделается. Криди отделался от Бога, когда еще был ребенком, до того как его семья переехала в Америку, – такая тьма неуслышанных молитв и миллионы невыполненных пожеланий, столько просьб о мести презираемым конкурентам проигнорированы. Ты сам ловишь свою удачу, сам разделываешься со своими врагами. Мир принадлежит самоуверенным, самодостаточным людям.

Куртц выпустил дым в лицо Криди и с улыбкой сказал:

– Это вряд ли. Мистер Гувер ранее возглавлял Сектор регистрации враждебно настроенных инопланетян. Он недавно стал заместителем директора ФБР Мистер Гувер – блестящий, предусмотрительный человек. Он всегда смотрит вперед. И он рьяно взялся за то, чтобы помешать всем этим богемным дегенератам проникнуть назад домой через посредство «искусства», произведенного в этой грязной Гоморре.

Криди еще раз внимательно присмотрелся к мужчине, чтобы убедиться, что он говорит всерьез. Вдруг Хемингуэй и Ласситер решили над ним подшутить, и это еще один их пьяный розыгрыш.

– Не уверен, что понимаю, – сказал Криди.

– Поймете. Мы не ленивые мечтатели, которые заполняют эти кафе, мы не болтаем зря языком. Мы действуем. У нас есть для вас первое задание – нечто вроде теста. Кстати, я думаю, что вам оно придется по душе. Этот Хемингуэй, мы некоторое время следим за ним. Он журналист и печатает романтические статьи насчет всего этого дерьма. – Куртц махнул рукой, как бы охватывая весь Левый берег. – Это делает его еще опаснее.

Куртц протянул Криди сигарету, судя по виду, сделанную по особому заказу – три четких золотых колечка на одном конце, – и дал ему прикурить, еще раз щелкнув спичкой о ноготь большого пальца. Криди даже кровь в голову бросилась от дорогого экзотического табака.

– Я тут узнал некоторые секретные вещи, – сказал Куртц. – Эти данные требуют выполнения определенной задачи. Причем для особого человека.

Незнакомец наклонился поближе.

– Через несколько часов миссис Хэдли Хемингуэй сядет в ночной поезд на Лионском вокзале. С ней будет чемодан со всеми имеющимися на сегодняшний день рукописями ее мужа. Если бы вы выбрали время, сели в этот поезд и выполнили бы поручение, то, прямо скажем, мистер Гувер был бы очень вам признателен.

Куртц откинулся на стуле и принялся пускать вверх колечки дыма.