Сады Солнца - Пол Дж. Макоули

Но человечек стал расспрашивать про найденные и обследованные сады, и они с Шри мило проговорили до тех пор, пока белопиджачные морпехи не явились с кофе, а Арвам Пейшоту не встал с краткой речью о необходимости сотрудничества трех крупнейших сил Земли. Когда генерал закончил, Томми сказал Шри, что ему нужно попеть ради своего ужина, встал и произнес очень вежливую, но непринужденную ответную речь.

Обед закончился.

Перед тем как уйти, Томми сообщил, что однажды повстречал «эко-святого», учителя Шри.

– Я его помню, – сказал атташе. – Оскар Финнеган Рамос. Приятный человек. Я огорчился, узнав о его смерти.

На этот раз Шри встревожилась гораздо сильнее. Ей словно проткнули сердце иголкой. По официальной версии, Оскар умер от множественного отказа органов – обычный синдром тех, кого многократно подвергают терапии продления жизни. До недавнего времени Шри думала, что правду знают только двое: она и Арвам. Но за несколько дней до отбытия на Янус Шри обнаружила на складном столе в своей каюте написанное от руки краткое послание:

«Я восхищен вашим дерзким шагом. Если вам понадобится помощь – свяжитесь со мной».

Шри узнала круглый детский почерк: Эуклидес Пейшоту, кузен и соперник Арвама, руководивший одним из проектов Шри перед войной. Шри проверила записку на следы ДНК, ничего не обнаружила и сожгла ее. Шри не проинформировала людей генерала, хотя записка значила: на борту есть агенты Эуклидеса. Шри уже случилось сильно обжечься, когда она поневоле сунулась во внутреннюю политику клана Пейшоту. Лучше уж ни под каким видом не лезть в их интриги. Но Эуклидес мог распространять слухи о смерти Рамоса с тем, чтобы ослабить позицию генерала. Вдруг они дошли до Томми Табаджи? Вдруг он заподозрил, что ей пришлось убить Рамоса? Иначе Шри не могла вырваться из петли, уже сдавившей ее шею. Потому и пришлось объединиться с генералом и отправиться на войну.

Гений генетики сказала атташе, что безвременная смерть Оскара Рамоса – огромный удар и лично для Шри, и для клана Пейшоту, и для всего научного мира. Если Томми и заметил мучительное напряжение, исказившее лицо Шри, то не подал виду. Атташе поддакнул, сказав, что Рамос – великий человек, давший столь многое великому делу.

– Если у вас хотя бы половина его совести и четверть таланта – я снимаю перед вами шляпу, – заключил Томми.

После того как он и делегация Тихоокеанского сообщества вернулись на свой корабль, Арвам перехватил Шри и потребовал рассказать о беседе с атташе.

– Вы шептались ну точно как парочка договаривающихся воров.

– Но разве вы не хотели именно этого? – осведомилась Шри. – Он сказал, что нашел сад Авернус на Япете. Фактически пригласил меня в гости.

– Ну уж это вряд ли, – изрек генерал.

– Я могла бы вызнать что-нибудь важное об их планах.

– Они бы скормили вам мешанину из полудостоверной инфы и откровенной пропаганды, а сами бы качали из вас полезные сведения. К тому же вы – ценный специалист. Я буду выглядеть последним болваном, если разрешу вам лететь к ним, а вы решите дезертировать.

Шри не могла понять, шутит он или нет.

– Мне жаль, что вы считаете меня настолько наивной и не способной оправдать доверие.

– Вы – самый умный человек из всех, кого я встречал, – сказал Арвам. – Но вы не знаете людей. Мой помощник сейчас пишет отчет о вашей интимной беседе с мистером Томми Табаджи. Проверьте отчет, добавьте свои комментарии, если сочтете нужным, подпишите. К завтрашнему утру отчет должен быть на моем столе. Да, вы можете рассказать мне, как планируете чинить нашего пилота-героя. Настало время вам отработать свое содержание.

Спустя полсотни дней после дезертирства шпион наконец вернулся в Париж на Дионе.

Путешествие было нелегким. Он спустился с орбиты на поверхность в украденной посадочной капсуле, прорвавшись сквозь дыру в бразильской спутниковой системе наблюдения. Посадку пришлось совершить в небольшом ударном кратере в высоких северных широтах обращенного к Сатурну полушария. Затем шпион долго шел по мерзлой равнине, усеянной пологими холмами. Ему не хватало кислорода и энергии, следовало как можно скорее достичь оазиса. Прежние хозяева искали шпиона. Если бы нашли – позорное разжалование и казнь. Но, несмотря на опасность, в первые часы свободы шпион чуть не пел от восторга. В скафандре, по обыкновению, тихо жужжало и щелкало, слышалось дыхание, даже биение сердца – но за тонкой оболочкой скафандра расстилался безмолвный лунный простор, пустой – и великолепный. Пыльная почва отсвечивала бурым золотом в косом свете низкого солнца. Над изогнутым горизонтом висела половина раздутого сатурнианского шара, рассеченного темной царапиной колец. От них на карамельные и персиковые полосы облаков ложились резкие тени. Там, где кольца выбирались за диск Сатурна, тянулись к крохотному диску одного из ближайших спутников, они вспыхивали алмазным сиянием. Шпион чувствовал себя повелителем всего, что видел, единственным свидетелем поразительной зловещей красоты – и впервые за свою короткую странную жизнь повелителем своей судьбы.

Шпиона переделали еще до его рождения, модифицировали, тренировали и идеологически обрабатывали во время странного детства. С началом войны шпиона направили в Париж на Дионе для саботажа инфраструктуры и подготовки к вторжению бразильских сил. Шпион исполнил задание в полную силу своих немалых способностей, но жизнь среди дальних изменила его. Он влюбился, он понял, что такое быть по-настоящему человеком, – а потом предал любимую женщину ради своей миссии. Но сейчас шпион был свободен от каких-либо обязательств перед Богом, Геей и Великой Бразилией, свободен быть кем угодно. Теперь он мог свободно искать Зи Лей, чтобы спасти ее от последствий войны.

И потому шпион радостно и резво прыгал, словно исполинский кенгуру, отбрасывая на равнину длинную тень. Несколько раз он ошибался с приземлением, спотыкался и падал, вздымая тучи пыли. Болело раненое плечо. Но это было не важно. Он вскакивал и прыгал снова, вдохновленный и довольный. В начале долгого вечера он достиг первого убежища в шестидесяти километрах от капсулы.

По поверхностям обитаемых лун были разбросаны сотни подобных крохотных убежищ, изолированных фуллереновых куполов, погруженных в лед и окруженных полями высоких серебристых цветов, превращающих солнечный свет в электричество, обеспечивающих случайных путешественников всем необходимым для выживания. Шпион торопливо поел, скормил сахарный раствор квазиживому компрессу, закрывающему рану в плече, затем обменял скафандр военного бразильского образца на запасной из убежища. Местный скафандр лучше подходил долговязой фигуре шпиона, имел большую автономность. Шпион набил сумку припасами и потрусил к виднеющейся на горизонте кромке кратера. После долгого пологого подъема на округлом осыпающемся гребне отыскалось хорошее место для ночлега в расщелине между парой каменных глыб размером с дом, растрескавшихся, опрокинутых древним ударом. Шпион развернул изолированный кокон, заполз внутрь и провалился в глубокий сон. Шпион спал шестьдесят земных часов, всю долгую ночь Дионы и большую часть дня, пробудился, отправился к следующему убежищу, где принял душ, поел, перезарядил батареи, пополнил запас воздуха и пошел дальше.