Уровень атаки - Игорь Огай

— Бу-уде-ешь дра-аться да-альше? — проговорил очкарик, и Павел, сосредоточившись, наконец, на своем противнике, не поверил своим глазам. Фигура в плаще потеряла резкость, размылась, словно двоящееся изображение на экране плохого телевизора. Она дрожала подобно мареву над асфальтом, и ее голос дрожал вместе с ней.

— Попробую, — прошептал Павел и с места перешел в атаку. Уроки инструктора рукопашки навсегда засели в память тела, умение верно нанести первый удар, даже если противник ожидает его — пару раз точно спасало Павлу жизнь. Но сейчас что-то пошло не так. Два выпада прошли мимо цели, захват конечности соскользнул в пустоту, а подсечка, проведенная почти идеально, ударила только по воздуху.

Павел отскочил назад и приготовился парировать встречную серию, однако противник уже был слишком близко…

— Не-э на-а сме-ерть, — предупредил зачем-то он и нанес удар.

Раскрытую ладонь, которая всей пятерней влепилась ему в лоб, Павел даже не разглядел. Зато он отчетливо видел близкие глаза очкарика. Без стекол, которые слетели во время короткого спарринга, они ничуть не стали меньше.

А потом черные зрачки этих глаз внезапно заслонили весь остальной мир…

Первым чувством, которому удалось достучаться до сознания, погруженного в глубину травматического обморока, как ни странно, оказалось обоняние. Слизистая носа уловила запах гари и привела в действе рефлексы, отвечающие за спасение организма в целом. Впрочем, еще не открыв глаз, Павел осознал — опасности нет. Пахло не едким дымом сгоревшей взрывчатки, занявшейся солярки и плавящейся проводки, который довелось однажды хлебнуть в подбитом БТР. Скорее это был застарелый запах золы и сажи — неизменный спутник давних пепелищ.

Убедившись, что вслепую восстановить ориентацию не удастся, Павел сделал усилие и открыл глаза. Под ногами разверзся глубокий черный колодец. На самом дне его виднелось тусклое осеннее небо. По небу медленно ползли тучи. Над головой нависла крышка колодца, с которой свешивалась…

Павел несколько раз моргнул и произвел корректировку восприятия с учетом вектора гравитации. Колодец превратился в огромную печную трубу круглого сечения метров двадцать высотой, его крышка стала полом дымохода. На этом полу, прямо перед Павлом, имела место фигура, целиком укутанная в длинный черный плащ с глубоким капюшоном. Сам Павел оказался подвешенным на стенке трубы в тугих металлических хомутах вниз головой, которая кружилась и гудела совсем не от внезапной высотобоязни.

— Оч-чнулс-ся… — прошипела фигура из-под капюшона.

— А второй? — из-за ее спины выступила еще одна — в затертых джинсах, утыканных заклепками, короткой кожаной куртке и «казаках» с цепями на голенищах.

Коротко стриженная шевелюра и совершенно лишние в полутьме каменного мешка темные очки, не смогли помешать Павлу предположить, что пуля из «макарова» досталась родному брату субъекта. Или, в крайнем случае, соплеменнику.

— С-скоро…

Павел скосил глаза. Рядом с ним точно так же, вниз головой, висел Ключ с безвольно распахнутым ртом и сжатыми веками. По лицу бандита струйкой стекала кровь и, за отсутствием волос на голове, капала на пол прямо с темени.

— Попробуем так, — произнес краснокожий соплеменник убитого наемника, приближаясь к уголовнику. Послышался звук откупориваемого пузырька и пары оплеух, добавленных для верности. Едкий аромат нашатыря пробился даже через запах гари. Ключ легонько застонал.

— Х-хорош-шо… — прошипела фигура в плаще. И сдвинулась с места по направлению к бандиту.

— Отвали, падла, — прохрипел тот. — Спусти меня на ноги, живо! Ты, потрох, не знаешь, на кого наезжаешь! Седой тебя из-под земли достанет…

— Тих-хо… — попросила фигура в плаще.

— Ты чё?! — взвизгнул вдруг Ключ и захныкал: — Уйди, тварь… Сгинь, погань ползучая… Седой… я…

Речь бандита прервалась бессвязными всхлипами и стонами. Потом он утих совсем. Фигура в плаще отодвинулась от него. Прошипела:

— Пус-стыш-шка… Нич-чего не знает…

Краснокожий без лишних слов вытащил из-за голенища блеснувший в сумраке стилет и деловито воткнул его Ключу в кадык.

— Блин… — Павел непроизвольно сглотнул. Его собственная скорая судьба была продемонстрирована с подавляющей волю убедительностью. Мысли запрыгали в гудящей черепной коробке, лихорадочно перебирая пути к спасению. Угрозы?.. Связи?.. Деньги?.. На традиционные подходы этим двоим, похоже, просто плевать, а придумать за оставшиеся секунды что-то нетривиальное…

— Тих-хо, — повторила фигура в плаще, и Павел со всей остротой осознал, что это предложение теперь обращено к нему.

А в следующее мгновение он понял, почему Ключ — этот тупой уголовник с тремя ходками и полным презрением к любым криминальным опасностям — захныкал, как сопляк, не нюхавший зоны. Из почти осязаемой тьмы капюшона на Павла смотрели глаза. Вертикальные щелки зрачков светились, словно кошачьи, только вот… Показалось или на самом деле в сочившемся из трубы свете серого дня мокро блеснул раздвоенный язык?

— Тварь… — вслед за Ключом прошептал Павел и провалился взглядом в отливающие желтизной щелки.

Он не почувствовал ничего, о чем пишут в книжках. Ни боли, ни страха, ни чужого «постижения» себя, ни уж, конечно, чужой мысли… Только бесконечную апатию и безразличие к собственной судьбе.

— Нич-чего… — выговорил двуязыкий, отстраняясь. Краснокожий выдернул стилет из горла Ключа и шагнул к равнодушно следившему за ним Павлу.

— С-стой, — двуязыкий не сдвинулся с места, но его напарник застыл как вкопанный.

— Почему?

— Он с-сумел зас-стрелить инка… — непонятно пояснил плащ.

— Вот именно, — согласился краснокожий и выразительно крутанул стилет между пальцами.

— Люди ищ-щут такого… Отдай им…

— Мы и есть люди, — сообщил ему краснокожий, и в его голосе прорезались металлические нотки.

Двуязыкий медленно повернул к нему свой капюшон и произнес прежним тоном:

— Ты знаеш-шь, о ч-чем я…

После чего быстрой и плавной походкой приблизился к разверстому зеву широкого дымохода, ведущего в какую-то давно погасшую топку, сложился почти вдвое и канул в темноту, будто в омут, головой вперед.

— Погань ползучая, — повторил краснокожий за Ключом. — Надо будет запомнить… — и, повернувшись к Павлу, добавил: — Тебе повезло — ты останешься жить пока. Ничего, я подожду другого раза.

Павел мог бы ответить индейцу, что другой раз будет зависеть не от него, но тяжелый, подкованный железом каблук лишил его дара речи.

Второе пробуждение понравилось Павлу больше. Стальные хомуты уже не стягивали ноги, на макушку не давил прокопченный пол дымохода, а тусклый кружок покрытого тучами неба в конце трубы заменили два плафона дневного света на чистом и вполне современном подвесном потолке.