Девушка в зеркале - Сесилия Ахерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эмбер вдруг охнула и убрала чашку со стола:
— Подставка нужна: за этим столом, наверное, сам Генрих Восьмой сиживал. — Она оглянулась, выискивая, на что можно поставить кофе. — Хм… Ладно, я постою тут в уголке, подержу твой кофе в руках.
Герман не выдержал и рассмеялся. Вырвал страницу из своей тетради и сунул ее под чашку.
— Спасибо. Ты хорошо спала?
— Не очень. — Эмбер вздрогнула. — А ты? Хотя я и так знаю: ты храпел полночи. А мне все чудились шорохи.
— Старый дом, ничего не поделаешь.
— Старый дом с привидениями. Ты не почувствовал, что в нем есть что-то жуткое?
— Нет, — отрезал Герман.
— И холодно было.
А вот с этим трудно поспорить.
— Она сказала, в понедельник приедут рабочие и включат отопление.
— Ее зовут Хэтти. — Эмбер взглянула на тетрадь, лежавшую на столе, которую Герман, просидев в кабинете часа три, так и не открыл. Свой ноутбук он убрал в ящик стола, решив писать от руки, так ему было привычнее. Он обшарил все ящики и полки, но все впустую — от прежних хозяев давно ничего не осталось. Правда, у него был экземпляр первого издания «Спасителя» и рукопись, которую нашли на столе утром, после смерти Грегори Бернса. Двадцать лет назад он купил ее у внучатого племянника писателя, на счастье Германа любившего азартные игры. За это племянника изгнали из семьи, а прочие рукописи мистера Бернса убрали под замок от греха подальше.
Отпечатанная рукопись с чернильными пометками автора осталась на столе, а тело Грегори Бернса обнаружили в чулане. Он застрелился. Якобы он долгое время страдал от депрессии, вызванной творческим кризисом, последовавшим за огромным успехом его книги «Откровенно говоря», отмеченной многими наградами. И вот, завершив свой последний и самый великий роман, он умер в одиночестве, в нищете, не догадываясь, может быть, какой шедевр создал, или, наоборот, очень хорошо понимая, что не сможет написать ничего лучше.
— Ты уже придумал название? — спросила Эмбер, снова пытаясь пробиться к мужу, привлечь его мысли, что ускользали и цеплялись за окружающие предметы, дабы утащить его в другое время и место.
— Придумал. Книга будет называться «Искупитель», — не сразу ответил Герман, теребя уголки тетрадных страниц. Вот и все. Он проговорился. Хотя, как ни странно, он ощущал удовольствие и даже гордость.
— Хорошее название. И о чем же ты будешь писать?
Герман задумался. Сложный вопрос. Она, наверное, даже не догадывается насколько. О чем? О многом: о любви и утратах, о месте человека в обществе, о хрупкости любви и силе духа — обо всем, что есть в его любимых книгах. Хотя Эмбер, надо полагать, интересует не это, а форма воплощения, сюжет.
Герман прочистил горло и заговорил:
— О человеке, живущем в Англии Викторианской эпохи, который провел десять лет на каторге и вышел на свободу. О том, как за это время изменился мир.
— В чем он провинился?
— Совершил убийство.
— Почему?
— Пока не знаю.
— А кого он убил?
— Тоже пока не знаю.
Поджав губы, она кивнула, ожидая продолжения.
— И вот после освобождения от него остается лишь тень прежнего человека. Он пытается вернуться к прежней жизни, но у него ничего не выходит. Он хочет найти тюремного капеллана, навещавшего его в заключении, и покаяться, дабы быть достойным любви и преданности тех, кому он причинил боль.
Вдруг Герман отвлекся, представив себе сцену, которая могла происходить в реальности: сплетенные горячие потные тела, в его доме, под его крышей, у него за спиной. Они издеваются над ним. И после этого у нее хватает наглости делить с ним постель! Ему стало нехорошо, он не мог смотреть на жену.
— И что дальше? — спросила Эмбер дрожащим голосом, словно догадывалась, о чем он думает.
— В каком смысле? — отрывисто переспросил Герман, с досадой вспомнив о ее присутствии.
— Стал ли он снова достоин их любви и преданности?
Герман глубоко задумался, перебрал в голове идеи, сюжетные ходы, но ничего не нашел и обратился к сердцу.
— Поживем — увидим, — буркнул он и уставился в окно.
Она всхлипнула и вышла из комнаты — так же молчаливо и тихо, как и вошла.
Змбер стояла в гостиной с чашкой кофе в руках и глядела в окно. Когда вошел Герман, она не повернулась.
— С кем ты разговаривала по телефону? — спросил он.
— С мамой.
— Она не спит?
— Не может уснуть, — отвечала Эмбер, по-прежнему стоя к нему спиной.
Она лгала. Герман почувствовал, как закипает кровь.
— Джип приехал, — заметила Эмбер.
— Я слышал. Эта женщина говорила что-нибудь про вай-фай?
— Ее зовут Хэтти… Ей должен позвонить провайдер.
— Интересно, надолго это у них тут затянется?
При этих словах она обернулась, глядя, как Герман туже затягивает пояс халата. Время близилось к полудню, а он до сих пор не удосужился одеться. Вчера он тоже весь день проходил в халате. Ему казалось лишним мыться и одеваться, поскольку, проснувшись, он желал только одного — удалиться в кабинет. Эмбер не знала, что он там делает, продвинулась ли его книга (а Герман просто сидел за столом и наблюдал в окно, как быстро спускаются сумерки), но она не решалась спросить, понимая, что упреки только разозлят его, а он и без того зол как никогда.
— Почему бы нам не съездить в город в библиотеку? Ты мог бы взять там книги, какие-нибудь исследования. Да и вообще полезно прокатиться по окрестностям, чтобы знать, где мы находимся. А то, может быть, нас уже и нет на этом свете? — робко пошутила Эмбер, тщетно пытаясь улыбнуться.
Герман сделал вид, что обдумывает ее предложение, хотя сегодня не собирался никуда выезжать. Ему казалось: вот еще чуть-чуть — и книга сдвинется с мертвой точки. Пробормотав, что хочет кофе, он отправился на кухню.
— А ты можешь и сама съездить проветриться, — крикнул он на ходу и тотчас пожалел о сказанном. При мысли, что она поедет одна, его охватило бешенство, и он язвительно прибавил: — Заодно и познакомишься с кем-ни-будь.
— Твоя мать звонила вчера вечером, — проговорила Эмбер, вдруг оказавшись у него за спиной.
— М-м?
— Отца пока не выписывают. Врачи говорят, необходимо дополнительное обследование.
— Сейчас у них поздно. — Герман посмотрел на часы. — Потом позвоню.
Он сел за стол. Эмбер, глядя на него, спросила:
— Как ты думаешь, не нужна ли нам вторая машина?
— Зачем?
— На всякий случай.
— «Мерседес» — очень надежная машина.