Портреты эпохи: Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Василий Аксенов… - Зоя Борисовна Богуславская

линии боев, уже гремевших под Москвой, трагически множилась. В Сибирь эвакуировали: Комитет по делам искусств, Ленинградский театральный институт и Московский станкостроительный имени Сталина, профессором которого был мой сорокалетний отец.

Моя мать, отличавшаяся привлекательным обликом, с роскошными темно-русыми волосами и девичьей фигурой, была очень талантливым врачом. Ее назначили завотделением госпиталя для тяжело раненых, тех, кто уже не мог вернуться в действующую армию. Теперь большинство из них лежали обрубками на койках в том отделении, где круглосуточно пропадала молодая врачиха – их заведующая, и где, обучившись на скорых курсах грамоте медсестры, дежурила по ночам через сутки и я. Здесь, в этих палатах, я прошла жестокую школу «воспитания чувств», которую не преподают. Необратимость судеб, искалеченных войной, я узнала «на ощупь» – перевязывала, кормила с ложки. Но, быть может, самое важное для них – терпеливо выслушивала исповеди, разбирая душераздирающие коллизии, в которых каждый из них был невиновен, а помочь не мог уже никто и судить было некого.

Стоял 32-градусный мороз, хрустели ветки деревьев, когда, поддавшись на призывы афиш с громким именем Вольф Мессинг, появившихся в Томске, я пробиралась в местный Дворец культуры. Гастролеру приписывалась гениальная способность читать мысли, держа собеседника за руку, и даже на расстоянии от него. Подобные сеансы, гласила реклама на каждом стенде, он якобы проводил по всему миру. Теперь глотатель чужих мыслей собирался проделать это с публикой в сибирском городе, обещая, что будет работать с любым, кто пожелает. Наша сплоченная компания из пяти человек 9-го «Б» подсуетилась и узнала о самом процессе мыслечтения. На сцене размещался Президиум из самых уважаемых лбов города, к ним поступала записка из зала от смельчака, решившегося на эксперимент. Записки, доступные только сидящим на сцене, не отличались оригинальностью. Кто-то просил, чтобы Вольф Мессинг заставил парня покрутиться в вальсе с девушкой или снять с нее бусы, вынуть спрятанные ключи или часы. Мессинг, находившийся в зале, якобы не мог знать содержание записки, поступающей прямо в Президиум. Держа за руку автора послания, он должен был следовать за ходом его мыслей, повторявших текст пожелания.

К нашему изумлению, Вольф Мессинг исполнял все приказы «медиумов» без малейших ошибок, сидящие на сцене умильно лыбились, согласно кивая, когда содержание очередной записки – о чудо! – соответствовало передвижению двоих по залу. Во мне же все протестовало. Как удается артисту, думала я, читать мысли, если он прибыл из Польши и по-русски знал лишь несколько слов? Значит, заключала я и мои приятели, кто-то на сцене переводит ему текст и подает специальные сигналы.

Как разоблачить Мессинга? Мгновенно мне пришла в голову простая идея. Надо поставить «чистый эксперимент». Мы пошлем «авантюристу» в Президиум некое задание, а когда Мессинг спустится со мной в зал, я продиктую ему совершенно другой текст пожелания. Тут-то он и будет посрамлен. Друзья одобрили мой план, и вперед! Надо признаться, у меня все же мелькнула мысль – а что, если Вольф Мессинг исполнит мои мысленные приказания, а не то, что предложено в записке? Что, если он не окажется шарлатаном?

Наша записка гласила: «Пусть господин Мессинг подойдет к девушке в середине четвертого ряда (то бишь ко мне), возьмет ее за руку и, следуя ее мысленному пожеланию, подведет к мужчине, сидящему на десятом месте в первом ряду. Они должны обняться, после чего этот молодой человек исполнит на рояле “Лунную сонату” Бетховена». Замечу, что уже неделю мы были в глубокой ссоре с моим приятелем, Георгием Новицким, дипломником Ленинградского театрального института, ставшим через год моим мужем.

Итак, Мессинг вытащил меня из ряда и волочил с неистовой силой вдоль прохода. Перепуганная своей дерзостью, на глазах многосотенной аудитории, я пыталась мысленно сосредоточиться на вновь придуманном задании, чтобы не перепутать его с отосланным на сцену. Члены Президиума, впервые осознав несоответствие происходящего в зале с заданием в записке, начали паниковать. Но, увы, они еще не понимали, что случилось худшее. Мужи города недоуменно переглядываясь, вырывая друг у друга записку, решали, как объявить о провале вечера. Председатель медленно начала подниматься со своего места, готовясь остановить маэстро. А Мессинг нервничал, он продолжал выполнять мою мысленную команду. Снимал модную куртку с девчонки, которая стояла в проходе, нашел часы у пожилого инвалида. Конечно же, ни моих объятий с приятелем, ни Бетховена в помине не было. В зале наступила кладбищенская тишина, в которой великий маэстро, обливаясь потом, делал свою непосильную работу. Через минуту непредвиденный нами скандал разразился с неистовой силой.

Мне надолго запомнились влажные бисеринки на висках маэстро со всклоченными волосами и громадной шишкой на лбу. Вот уже устроительница вышла из-за стола, готовая к извинениям перед публикой. Оставалось признаться, что «король голый». Жюри недоумевало, как же прежде удавалось Мессингу обманывать людей в других городах нашей страны и иностранцев? И тут мы не выдержали. Я вихрем ворвалась на сцену – наступил момент покаяния. За мной выскочили и все «наши». Не берусь описывать, что начало твориться вокруг. Под свист и улюлюканье зала мы выбежали на улицу, чтобы не разорвали на части и, не чуя мороза, спрятались за скамьями в любимом городском парке. Как же мне было плохо! Около часа ночи пурга смела нас из-за укрытия и заставила разойтись по домам.

Эпизод в Томске с Вольфом Мессингом врезался в память надолго, охладив самоуверенность советской школьницы, жившей со словами песни «мы все добудем, возьмем и откроем…». Начался период сократовского скепсиса «я знаю, что ничего не знаю».

Если б я и моя школьная компания ведали, сколь фантастична была биография человека, которого мы чуть было не приняли за жулика! Неизменно виня себя за происшедшее в Томске, я старалась узнать побольше о Мессинге, и позор нашей нахальной вылазки открывался мне в полном объеме от тотальной нашей неосведомленности (увы, из-за полной закрытости в ту пору советского общества и, разумеется, засекреченности биографии великого гастролера).

Его биограф Варлен Стронгин[9] рассказал мне:

– …Мальчиком Вольфа Мессинга чуть не похоронили, когда он, впав в летаргический сон, казалось, ушел из жизни, и лишь случайное внимание студента-медика, обнаружившего, что сердце ребенка еще бьется, спасло его. Девятилетним, в 1908 году он ушел от родных, спрятался в вагоне под скамейку и, сумев внушить контролеру, что протянутая им бумажка и есть проездной билет, доехал до Берлина. Впоследствии крупнейшего профессора психиатрии, невропатолога Абеля поразила способность подростка полностью управлять своим организмом, впадать в летаргию, не ощущать боли и, что совсем ошеломляло, как бы погружаться во внутренний мир другого человека. Первые заработки Вольф Мессинг получил