Стразы - Инга Максимовская

- Мам, проснись,- хнычу я, теребя ледяное тело. Страшно, так страшно, что в мое маленькое детское сердце заползает выстужающий ужас. Мать сейчас похожа на уродливое чудовище. Я накрываю ее одеялом, и размазывая грязным кулачком злые слезы ложусь рядом.

- Лешка, какого хрена ты тут делаешь? - голос матери хриплый, звуки вылетают из ее персохшей глотки, как воронье карканье. Вчера она пришла с новым клиентом, и я снова сидел в гримерке, ожидая пока мама заработает. Она больше не пьет. По крайней мере, от нее не пахнет. Мама больна. Теперь она делает себе уколы. После них она спит, так страшно, что я всегда пугаюсь.

- Мам, я кушать хочу,- тихо скулю, как уличная собачка, выпрашивающая еду у прохожих. Пытаюсь вспомнить, когда ел в последний раз. В пятницу, когда моя учительница Эмма Владимировна позвала меня к себе в гости и накормила таким вкуснющим супом, что я аж расплакался. И она плакала и все говорила, что суп из сайры совсем даже и не особенный. Плакала и гладила меня по голове. Мне нравится Эмма Владимировна. Но она не моя мама. А сегодня воскресенье. Загибаю грязные пальчики. Два дня. Во рту появляется вкус супа, и желудок так громко гудит, что мать нехотя встает с кровати, и идет в прихожую. Я отворачиваюсь. Мне стыдно смотреть на маму. Она ведь не одета. Она роется в своей сумке, и мне страшно. Только бы она снова не делала укол. Тогда я точно умру от голода.

- Ешь, - на колени падает шоколадка, которую я откусываю прямо с фольгой, потому что у меня нет сил ее даже развернуть.

Просыпаюсь в ледяном поту. Эмма тихо дышит, уткнувшись носом в мое плечо. Она вся мокрая от пота, но больше не горит. Значит температура спала. В крмнате холодно. За окном висит серая хмарь. Такая же, как в том сне, что никак не идет из моей головы. С трудом поднимаюсь и иду в душ. Холодная вода слегка отрезвляет, я поворачиваю вентиль на смесителе в другую сторону. Горячая вода, почти кипяток, смывает остатки морока, помогает вернуться в реальность.

Эта новая зверушка. Она не такая, как остальные. Ясно как божий день. Я сам себе купил огромную проблему, от которой теперь не хочу избавляться. Как то у нее получается влезть в мою душу. Мне очень давно не снилась женщина, которая дала мне жизнь. Я не хочу называть ее матерью, слишком больно. И стоило Эмме появиться, те сны, от которых я так долго избавлялся, платя дьявольские деньги сонму психологов, вернулись.

- Ты будешь особенныме стразом,- шепчу я, укладываяясь рядом с Китти, прижимаясь к ее вспотевшему телу,- ты заплатишь за грехи той, кого даже не знала. Я буду наслаждаться каждой минутой боли, возвращенной тебе. Каждой секундой.

Эмма тихо улыбается во сне

Долбаная сука. Ненавижу

ОНА

С трудом разлепляю веки. Тело болит, словно разбитое вдребезги. Во рту сухо. Но мне тепло. Чувствую тяжесть мужской руки на своей груди от которой мне становится совсем горячо. Я абсолютно голая. Интересно, зачем он раздел меня? Слава богу, Алекс спит. Тихо дышит, хотя на лице его нет того умиротворения, какое обычно бывает у спящих. Я ужом выскальзываю из его обътий. Тело горит, и я едва переставляя ноги иду в ванную. Хватаю с полочки первую попавшуюся зубную щетку, хотя обычно очень брезглива. Но сегодня не думаю о подобных глупостях. От запаха пасты начинает тошнить, но я остервенело вожу чужой щеткой по зубам, до боли, до тех пор пока не чувствую привкуса крови из разодранных десен. Тело горит. Покрыто липким потом. Нужно как то унять этот жар. Ступаю в душевую кабину. Ледяная вода остужает.

- Какого хера ты творишь, Китти? – голос Беркута дрожит от ярости, когда он бесцермонно вламывается в душевую. Я скольжу взглядом по его мускулистой груди, вниз к темной полоске волос, спускающейся от пупка к члену. Задыхаюсь от стыда, смешанного с восторгом. Странное чувство для женщины, прожившей на улице три года, и повидавшей гребаную кучу грязи. Этот самец красив, как бог. И мне очень хочется сейчас, чтобы он скрутил мне за спиной руки, как вчера, и грубо трахнул, как последнюю суку своим великолепным органом.

- Что, Китти? – в голосе Беркута нет насмешки. Он молча терпит мои разглядывания.

- Зови меня Эмма,- хриплю, ожидая, что сейчас он снова взбесится. Задница отдается болью. Тело вспоминает вчерашнюю экзекуцию. И мне снова страшно.

- Нет, Эмма не имя для уличной зверушки,- серьезно говорит он, окатив меня ледяной сталью глаз. – Ты Китти. И запомни, я в последний раз тебе спускаю с рук неповиновение. Только потому, что ты больна.

- Я не зверушка,- упрямо выпячиваю подбородок. Знаю. что за этим последует. Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Жду удара, отрезвляющей боли.

- Ты должна понять, детка,- вкрадчивый голос пробирает до печонок, заставляет замереть от страха. – Я мудак, но всегда держу свое слово. А ты моя вещь, с тех пор, как подписала договор, принадлежишь мне и будешь выполнять то, что я прикажу и отзываться на любое имя, или я тебя уничтожу.

Страшно. Сейчас мне до ужаса страшно. Я понимаю, что попала в сети, из которых не смогу выпутаться. И не факт, что через четыре месяца я получу хреновы миллионы. Скорее всего мое тело найдут в сточной канаве, и я стану одной из неопознанных несчастных, которых хоронят как собак.

- Отпусти меня,- голос дрожит, но я смотрю прямо в грозовые озера расплавленной стали,- сволочь. Ненавижу. Ненавижу тебя!- уже кричу, отталкивая его к стене. Откуда только силы берутся? Я бью его снова и снова, но для хищника мои удары словно укусы комара. Он легко скручивает меня, вдавливает грудью в мокрую стену, прижимается всем телом так, что я чувствую твердость его члена. Странно, но я возбуждена. В ушах гудит адреналин и гормоны. Блядь, так не должно быть. Я должна чувствовать отвращение к мучителю. Что это, я заразилась от извращенца его недугом? Из груди рвется нервный смех.

- Ну, чего же ты ждешь. Я сейчас сдохну от желания,- хрипло хихикаю я, чувствуя себя последней шлюхой. Ненормальной, гребаной сукой, которая страшно желает почувствовать в себе член Алекса Беркута.

- Ты не заслужила,- хватка слабнет. Я стону от разочарования, когда он выходит из душа. Низ живота пульсирует от яростного желания. Не сдержавшись скольжу пальцем по промежности, дразня клитор. Прикусив губу сдерживаю стон, когда чувствую приближение оргазма. Он стоит и смотрит на действо. Жадно, как голодающий на последний кусок хлеба.

- Остановись,- голос грубый. От неожиданности я прекращаю мастурбировать. – Я запрещаю тебе, зверушка. Ты не заслужила удовольствия.

- Да хрен тебе,- не в силах остановиться говорю я. Сейчас мне нужно кончить. Это единственное желание, разливающееся по телу горячим плавленным воском.

- Это будет твоим наказанием, Китти,-удовлетворенно ухмыляется Беркут, когда я убираю руку от своей киски.Я смотрю на его торчащий колом член. Хочу. Хочу его до одури.

- Я жду тебя в столовой,- говорит он.- И попробуй только испытать оргазм. Я тебя выпорю. И вчерашняя твоя боль, поверь, не сравнится с той, что я тебе доставлю если ослушаешься.