Джеймс - Роман Владимирович Торощин

в двадцати тихо струилась речушка. Лишь стекающие вниз по течению первые опавшие листы указывали на скрытое движение. Джеймс сел на пригорок с пригоршней первой внезапной брусники, которую он собрал рядом с палаткой. Ягоды были плотными и ароматными. Как маленький салют, они лопались во рту, даря яркие пятна вкуса…

***

Казалось, что это дурной сон, что всё произошедшее лишь игра больного воображения, и кто-то подойдет сейчас сзади, хрустя жухлой травой, мягко обнимет за плечи, поцелует в висок, одаривая ароматом прошлого, и позовёт к столу. Джеймс даже прикрыл глаза, чтобы картинка, как легкая вода, затопила его подвал отчаянья. Но иллюзия оказалась мала, как студенческие джинсы и не сошлась, не застегнулась пуговица.

Нет, всё это происходит здесь и сейчас. В этом пепельном настоящем. Особого разочарования не нахлынуло — то ли лекарство еще действовало, то ли усталость не давала возможности разыграться воображению. Ведь все наши беды имеют один корень — домыслы. Мы замкнуты в своих вселенных и о других мирах имеем очень отрывистые сведения, рассказанные знакомыми ненадежных второисточников. Будь у нас побольше любопытства или настойчивости, мы бы пересекли наши звездные границы. Но мы ленивы и диванны. И поэтому образ инопланетян мы рисуем, уродуя своё отражение. Ведь мы никогда не представляем их красивее и добрее нас. Только искаженная копия своих пороков. Эти зеленые человечки, что живут в наших страхах, всегда агрессивны и завистливы. И им всегда есть дело до наших сундуков с богатствами. Жаль, что на самом деле гуманоидов интересуют лишь ароматы комет и блёстки, что попадаются в звездной пыли — из этого они лепят замысловатые снежки и бросают в своё Солнце. И чем удачнее бросок, тем ярче переливается их прозрачная чешуя на облачных телах…

***

Солнце, так и не пробившись сквозь низкие тучи, всё равно решило заползти в зенит. Стало теплее, но не душно. Вернувшись к палатке Джеймс, влекомый любопытством собирателя, бродил по рощице. Первобытный инстинкт не подвел — на самой опушке, во мху, притаилась стайка подберезовиков. Чуть поодаль, в полях колосился степной лук. С трудом, но все же странник отыскал чудом сохранившим зелень и сочность один кустик с довольно крупной луковицей. А на самом обрыве над рекой шелестел спелыми ягодами шиповник. Эти находки воодушевили «Девятого», потому что вырисовывалось продовольственная альтернатива сухпайку, который был совсем не безграничен. Насадив на прутик грибы, он методично крутил их над углями в печи.

Запахи, запахи… Они — как пятна чернил на серой промокашке. Вспыхивают, заполняют отведенное им пространство, но не сливаются в единую и стройную картину — как вспышки молнии беспросветной ночью. Освещают, но не дают разглядеть дальний склон, не успеваешь. И какое-то время в глазах еще стоит четкий отпечаток на сетчатке, но он тает-тает и опять лишь темнота в расплывающихся черных разводах…

Чайник уже успел закоптиться и закипеть. Вода чуть пахла тиной и природой. Бросив для пущей красочности ягоды брусники, Джеймс отхлебнул этот горячий древний напиток. Грибы были сочными, питательными, но не вкусными. Лук тоже. Но ядрёностью он не был обделен, аж слеза проступила. Пес подозрительно понюхал предложенное блюдо, и как бы извиняясь, сделал несколько шагов назад, прижал хвост и сел в ожидании уже полюбившегося печенья.

Насытив желудок биомассой, «Девятый» растянулся на матрасе. Какой был час? Это сказать было трудно. Единственный хронометр находился на дрезине. И то, Джеймс подозревал его в некомпетентности. Но часы были исправны, это какие-то внутренние шестеренки у самого странника расшатались, то растягивая, то скручивая время по своему усмотрению.

Ни ветра, ни звезд. Будто черно-белый глухой телевизор с программой по природоведению. Пес прижался в поисках тепла и внимания.

"Тебе бы имя дать. Вот я, к примеру, «Девятый», а ты? С другой стороны, для чего нужно имя? Чтобы в толпе отыскать откликнувшиеся глаза. А ты и так безошибочно поймешь, что я обращаюсь именно к тебе, ведь больше никого нет. Или ты всё же считаешь, что имя тебе нужно? Чтоб не пульсировать бесформенно, а стать завершенным? Пожалуй, мы еще не проскитались 40 лет, чтоб изжить себя, чтоб обрести свободу от условностей. А ты хочешь быть свободным или нужным?"

Пока еще безымянный пес положил лапу и голову на грудь хозяину.

"Понятно. Твой выбор очевиден. Ну что ж, давай придумывать. Хотя… Я буду звать тебя Джимом. А я останусь "Девятым". Зачем мне два имени?"

И вот так, будто печенье, «Девятый» подарил собаке своё имя. В тайне желая, чтоб в месте с именем поделиться и частью своих страданий. Собаке они не во вред, собака этого даже не заметит, она от природы не склонная к рефлексии, а мужчине станет легче, теоретически. К тому же был в этом какой-то фарс из серии "по образу и подобию своему". Тем более, Джеймсу так было бы удобнее вести разговор с собой, и при этом не сходя с ума.

"Ну что, дружок, имярек мой, давай отдохнем, а вот уже завтра всерьез отнесемся к скитанию". Собака, награжденная именем, будто медалью, радостно лизнула хозяина в нос, нежно придерживая лицо лапами, и подбив бок «Девятого», словно подушку, уютно улеглась и заснула.

В печи тлели красные глаза дров…

***

Свет пробился сквозь мягкое окно и пробуждающим киселем растекся по палатке.

Джеймсу ничего не снилось, точнее снилось что-то маленькое и черное. Не печальное, не тревожное. Просто черное, как дальний угол в голой комнате новостройки. Не обжитый, ни запаха воспоминаний, ни надежд.

Но как только включилось сознание, тут же включился и сквозняк в голове. Хлопающие двери, рваные паруса штор, гул восточного базара и противный привкус прогорклого масла. Биполярность удобно уселась на плечах, напоминая, что ее терпение закончилось, и пришло время хулиганить.

Холодный пот уже привычно потёк по спине, кровь превратилась в свинец и медленно стала заползать во все доступные полости.

Достав из рюкзака спасительный шприц, краем глаза оценив оставшееся количество панацеи, он всадил иглу в ногу. «Девятый» чувствовал каждый перелив крови, вот она дошла до сердца, вот она пошла по малому кругу, вот подбирается к ногам, вот булькнула в спине, хотела проникнуть в крылья, но они еще не выросли, проползла по позвоночнику, сняла кольчугу с груди, и выстрелила в голову, как ледяная пуля в жару. Джеймс растекся на подспущенном матрасе, ничем от него не отличаясь. Щенок сидел молча и испугано, боясь проявить любую эмоцию, не понимая, что именно из своего щенячьего арсенала подобрать.

«Девятый» выполз на воздух. Свежести не нашел. Как