Внизу наш дом - Сергей Калашников

Однако перспектива встретить начало войны на МиГе, а не вступить в неё в разгар отступления на «Чайке», стоит усилий, которые потребуются для её реализации. К тому же я знаю и технику противника, и его излюбленные тактические приёмы. Впрочем, могу и на «Ишачке» крепко насолить супостату, особенно, если мне достанется машина с пушечным вооружением. Были такие – помню. Они, правда, в пилотировании оказались довольно сложными. Даже сложнее, чем машины более ранних модификаций, но мне под силу.

Итак, насколько я сам себя понял, будущая Великая Отечественная для меня реальность. Реальность, которую хочется изменить. Сделать так, чтобы наши потери оказались меньше, а вред, нанесённый врагу – больше. Как это обеспечить в масштабе страны, я не знаю. Мой уровень компетенции никак не выше авиаполка. Стратегия – не мой удел. Да и не помню я в точности ни дат, ни количественного состава войск, участвовавших в тех или иных сражениях. Опять же пробиться на достаточно высокий руководящий пост в моём возрасте немыслимо. Да и организаторскими способностями не блещу – я себя неплохо знаю.

В тактике секу, в технике разбираюсь, могу обосновать необходимость принятия или не принятия некоторых известных из истории решений при рассмотрении вопросов, по которым никто не поинтересуется моим мнением. Конечно, есть вероятность, что, доказав осведомлённость относительно будущих событий, я привлеку к себе внимание. Но многое ли я помню в точности? Эпопея челюскинцев в этом году уже завершилась, а из ближайшего будущего я могу припомнить только что-то про появление сообщений о рекордсмене-шахтёре Алексее Стаханове. Но не помню ни дат, ни названия шахты.

Хотя это для меня сейчас единственное доказательство осведомлённости о событиях грядущего. Война в Испании, начавшаяся с мятежа, состоится ещё через год. То есть – в тридцать шестом. Потом Халхин-Гол в тридцать девятом и Финская зимой с тридцать девятого на сороковой. Вот и весь мой актив. О событиях тридцать седьмого и тридцать восьмого годов я ничего не помню – в это время мои чувства были наполнены безответной любовью.

Маловато будет. Недостаточно, чтобы подобного рода «прорицаниями» убедить более-менее влиятельного человека, что я из будущего.

Вот если бы сыграть от обратного! То есть сделать так, чтобы меня уличили в чём-то подобном! А потом допросили – я бы ничего скрывать не стал, тем более что про авиацию и её проблемы этого периода могу рассказывать часами, прикидывая, а можно ли было найти лучший вариант? В старости я неплохо полазил по интернету, разбираясь в хитросплетениях самых разных мнений и прикидывая свои воспоминания и знания к рассуждениям разного рода умников. Некоторые мысли показались мне не лишёнными резона. И предложить подобного рода решения мне будет позволено только в случае, если я стану отвечать на вопросы человека, облечённого немалой властью.

Нет, на встречу с товарищем Сталиным в моём положении рассчитывать глупо – мелковат я для этого. Самое большее – кто-нибудь из компетентных органов поинтересуется и передаст протокол допроса вверх по инстанциям. Так что нужно привлечь внимание к моей особе и хорошенько продумать свои высказывания.

Как привлечь внимание? У меня есть только один способ – построить самолёт с необычными для этого времени свойствами. Причем – из здешних материалов и с современным двигателем. То есть не слишком мощным и излишне тяжеловатым на мой вкус.

Надо же! А ведь даже ещё ничего толком не обдумав, я уже начал к этому готовиться! Имею в виду разграбление списанного У-1.

* * *

Первой зарплаты ученика моториста мне хватило на несколько очень важных покупок. Во-первых, несколько тонких длинных брёвен и их доставка на ломовом извозчике. Во-вторых, большой рулон обёрточной бумаги. И, наконец, в-третьих, возок песка, который я хорошенько просеял, упаковал в мешки и сложил под крышу. Ну, да, пришлось потратиться на собственно мешки – в аэродромном хозяйстве лишних не нашлось. Так что не осталось даже на леденцы.

Брёвна я просто расколол вдоль и потом долго выглаживал рубанком – мне требовались длинные идеально прямослойные рейки. Так вот, как ни был я придирчив при выборе хлыстов, а идеальным оказался только один. Лишь из него удалось получить семиметровой длины планки без единого сучка, без малейшей свилеватости. Зато оказалось их достаточно – как раз на два лонжерона.

Самолёт начинается с крыла, что бы ни говорили по этому поводу знатоки, утверждающие, будто с достаточно сильным мотором полетит даже забор. Поэтому я намеревался сделать очень продвинутые для настоящего времени плоскости, не отнимающиеся от центроплана. Конечно, лучшим материалом был бы алюминиевый сплав, в моё время именовавшийся дюралем. Но его нынче чаще называют кольчугалюминием и производят не так уж много – почти весь он уходит на производство крупных самолётов. Поэтому в легкомоторной авиации господствуют деревянные конструкции и обтяжка крыльев и фюзеляжей тканью, которую пропитывают бакелитовым лаком. Ещё в обиходе моторамы и элементы каркаса, сваренные из специальной стали, обычно из труб.

Однако у меня нет возможности использовать подобные технологии – сварка-то в мастерских есть, но ни флюсов, ни нужных электродов, ни «человека, умелого». Сам я могу что-нибудь по-быстрому «прихватить» или грубо, с наплывами, заварить место излома, но для изготовления лёгкой несущей конструкции этого недостаточно. Да и самих труб нет, и где их взять, не знаю, и, самое главное, нет средств на приобретение.

С другой стороны, прочность на разрыв или сжатие у прямослойной сосновой древесины очень велика, а крылья я затеял не такие уж большие в размахе – в мою пользу сработает эффект масштабирования, из-за которого маленькие изделия всегда получаются прочнее, чем крупные. Плюс – тщательность изготовления, плюс несущие свойства обшивки.

Что за обшивка? Текстолит. Если несколько раз тщательно пропитать бакелитовым лаком ткань, как раз он и получается. Только его потом нужно хорошенько прогреть для полной полимеризации, но не чересчур – меньше чем до ста градусов. Ну да собственно лака в мастерских вполне достаточно – он имеет ограниченный срок хранения – твердеет от времени даже в запечатанной банке, а уж во вскрытой – значительно быстрее. Поэтому часть его всё равно выбрасывают.

Двухмиллиметровый лист этого материала легче, чем миллиметровый дюраль, но заметно жёстче. Только вот его не согнёшь – детали нужно формовать по месту, там же пропитывать, а потом прогревать. То есть для самодельщика вариант приемлемый, а в серийном производстве неудобный. Наверно, поэтому он и не прижился на авиазаводах. А ещё этот бакелит – очень вредная зараза, потому что состоит из тех самых фенолов, которые ужасная отрава. Работать с ним мне пришлось в противогазе, но без фильтра на хоботе, а с длинным шлангом, свинченным из гофрированных трубок от других противогазов – мы ведь тут не кто-нибудь, а Осоавиахим. То есть разжиться этими предметами было нетрудно.

Воздух в трубу подкачивали обычным воздушным насосом – особенно часто мне с этим помогала Шурочка. Но и другие ребята выручали, кто был свободен. Тут же в аэроклубе трудилась команда энтузиастов, которые строили планер – так я им кое-какие расчёты делал, подсказывал по мелочам. Здесь среди взрослых у меня не было никаких проблем с общением. Разве что люди часто веселились, слыша серьёзные речи из уст мальчугана, но это потихоньку проходило – привыкали.