Трехручный меч - Юрий Никитин

Я кое-как поднялся, спина болит и не гнется, шарахнулсяпозвоночником. Да и в голове все еще затихающий звон и мелькающие огненныемухи.

— Привал, — велел я хриплым голосом. — Солнцеуже вот-вот скроется.

Оборотень хрипел, кровь изо рта хлещет сильнее, чем из раныв левом боку. Глаза все еще горят неистовой злобой. Он даже сделал движение,как будто хотел подползти и снова вцепиться в горло, но только вздрогнул,вытянулся, дважды дернул ногой и затих.

Пошатываясь, я остановился над ним, в затруднении посмотрелна волка, на ворона, даже на коня.

— Трудный вопрос… как поступить?

Волк поинтересовался:

— А что не так?

— Можем ли мы его есть?.. Хоть он и кабан, но убили егов людской личине. А есть человека… гм…

— Не позволяют ритуалы? — догадался волк. —Меня всегда это забавляло. Бывало, перебьют на поле брани массу молодых исильных, а затем… уходят! И ни одного не съедят. Ну, идиоты, думаю. И такоесущество претендует править миром! Три ха-ха на такого царя природы без царя вголове. Я с некоторым усилием перевернул сраженного на спину. Широк в плечах,молод, но, несмотря на молодость, на боках уже наросли широкие валики упитаннойплоти, которые одни именуют французскими ручками, другие — карбонатами.

— Если бы он был худым и старым, — сказал янерешительно, — я бы сказал, что раз этот кабан погиб в человеческом облике,то его надо считать человеком. Но так как он молод и очень сочен, то предлагаюрассмотреть вопрос непредвзято.

Я чувствовал, как в желудке беспокойно повернулась, чтобыудобнее слушать, одна из голодных кишок. Я сразу ощутил себя на знакомой роднойпочве русского интеллигента.

— Вопрос стоит поставить в философскойплоскости, — сказало из меня. — Что делает человека человеком?..Платон заявил, что человек — это двуногое существо без перьев. Диоген тут жепринес ощипанного петуха: вот, мол, человек Платона! Тогда Платон поспешнодобавил: «…и с плоскими ногтями». А кто-то, не помню, вообще договорился домыслящего тростника!.. В то же время, с другой стороны, и некоторых людейназывают свиньями. Так что грани между людьми и свиньями нет. Если исходить изэтого бесспорного принципа…

Волк и ворон зачарованно переглянулись. Похоже, они никогдане слышали русскую интеллигенцию.

— Это кабан, — определил я. — Он вел себя каклесной кабан!

— Значит, едим, — сказал волк обрадовано. —Как жаль, что вам, мой лорд, нельзя.

Я удивился:

— Мне? Почему это?

— Но ведь вам нельзя есть не только человечину, но исвинину, — сказал волк с лицемерным сочувствием, а сам поближе придвинулсяк оборотню. — Ведь заповедь гласит, что нельзя поедать части телаживущего… Хотя нет, мы ж пожарим… Но все равно свинину нельзя?

— Нельзя, нельзя, — подтвердил ворон и сел на телооборотня. — Нельзя!

Я сказал раздраженно:

— В основе вашего «нельзя» лежат чисто экономическиепринципы! Надеетесь сами сожрать, морды. А наш Аллах сказал, что в пути или вчужих странах правоверный иудей может не соблюдать некоторые заповедиМухаммада.

Волк сказал скептически:

— Да? А мне кажется, что в ваших возражениях, мой лорд,тоже лежат экономические, а вовсе не этические мотивы.

— Да-да, — сказал ворон, — да, ты прав, хотьи серый!.. Наш лорд готов предать свои этические императивы за чечевичную…ладно, за хорошо прожаренный кусок мяса.

Я сказал мрачно:

— Друзья познаются в еде. Вот вы и познались… Мнестыдно за вас!

Я быстро развел костер, с чувством собственного достоинствавзял лук и ушел на охоту. Сейчас, когда наступает вечер, солнце уже опустилосьза темный край, звери забиваются в норы, птицы прячутся в гнезда, а крупныезвери укладываются спать под деревьями. Обязательно наступлю на какого-нибудьхряка, что выметнется с диким визгом прямо из-под ног…

* * *

Я вошел в лес, лук наготове, уши прислушиваются к любомушороху. Вскоре понял, что прислушиваюсь не потому, что стараюсь увидеть зверяраньше, чем он меня, а потому, что в этом лесу с толстыми деревьями, покрытымислоем зеленого мха, с вылезающими из-под земли корнями попросту страшновато,озлился на себя, тоже мне герой, пошел напрямик через кусты, ибо осторожностьдает безопасность, это верно, но никогда не дает счастья. Или крайне редко.

Поляны встречаются часто, обычно на них ведьмины цветы, наодной даже выложены по ровному кругу камни. Глубоко процарапанные руныпророчествуют о наступлении плохих лет, когда Зло воцарится на земле, но придетгерой и всех спасет. Я расправил плечи и выпятил грудь, всегда приятно, когдавсе пророчества говорят обо мне, и только обо мне. Как и вообще, когда на тебянадеются. Конечно, я не понимаю, что там нацарапано, как курица лапой, нопонятно же, что там может быть, не дети, знаем, читали не раз, наизусть помним,эти руноцарапатели друг у друга дерут предсказания и пророчества, как, что игде случится.

Из-за деревьев донеслось протяжное пение. Люди в одеяниях доземли и в капюшонах, это обязательно, ходят по кругу вокруг черного камня. Ненадо быть особым специалистом, чтобы понять: культ запрещенного и свергнутогобога все еще сохранил немногих поклонников. Или же бойкие ребята надеются,вовремя подсуетившись, стать первыми апостолами.

Я осторожно отступил, кто знает их обряды, обошел полянустороной. Если встречу крестоносцев, обязательно и укажу дорогу, и скажу, чтоэто сатанисты. Те ребята простые, неграмотные, правую руку от левой неотличают, для них все сатанисты, кто не принадлежит к реформаторскойкатолической церкви протестантского крыла кальвинистского течения суннитскоготолка.

Свистнула стрела, через кусты проломился молодой олень иупал, прежде чем я успел поднять лук. Короткая стрела торчала из шеи. Вслед заоленем проломился массивный, поперек себя шире, рыжий лохматый гном снеухоженной бородой и взъерошенными волосами. Ростом мне до пояса, но в плечах,пожалуй, не уступит. А если и уступит, то ненамного.

Лицо его сразу налилось гневом, побагровело, в глазахзасверкала ярость.

— Чего уставился на моего оленя? Это я убил!

— Вижу-вижу, — ответил я торопливо, гномыотличаются буйным нравом и раздражительным характером. — Прекрасныйвыстрел!

— Сам знаю, — отрубил гном. — Вали отсюда,это мой лес!

— Уходю-уходю, — ответил я еще торопливее. —Вовсе не собирался бить твоих оленей в твоем лесу. Я так…

— Что?

— Прохожу мимо.

— Вот и проходи!

Я попятился, хоть гном и мал ростом, но воины Онибесстрашные, дерутся охотно, а я не вижу просто, из-за чего драться. Это гномампо фигу, могут подраться и просто так, а мне обязательно нужен повод, ну воттакой я интеллигент, даже эстет, мадам, народный интеллигент даже, что нетолько может понять тонкий намек, но и дать за него в глаз. Однако даженародный интеллигент не станет драться из-за какого-то оленя, это же презренныеэкономические мотивы, но вот если кто-то при мне назовет Сергея Адамыча, нашусовесть нации, колабом или продажной шкурой…