Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы пришли сюда не затем, чтобы слушать проповедь, волшебник! Мы пришли, чтобы узнать, что ты собираешься делать в праздник Песах. Ты бросишь вызов Совету семидесяти одного или нет?
У Марьям сжало живот. Она посмотрела на него, ожидая услышать твердое «нет». Он должен был сказать это. Иешу уже не первый месяц противостоял Синедриону, и очень искусно. Он произносил проповеди и исцелял в Шаббат, делил еду и питье с грешниками. Но возглавить восстание против них и, следовательно, против Рима, как сделал Иуда из Галила? Перед ее мысленным взором предстало ужасающее зрелище распятых людей, лица, искаженные смертной мукой. Марьям встала.
— Им нужен агнец на заклание, учитель. Вот зачем они пришли сюда. Они слишком трусливы, чтобы самим сыграть эту роль. Пойдем.
Лицо Дисмаса перекосилось от злобы.
— Скажи своей шлюхе, чтобы держала рот на замке, волшебник. Уж слишком она стала близка…
— Мне, — перебил его Иешу. — Она действительно очень близка мне. Хотел бы я то же сказать и о вас.
Он протянул одну руку Дисмасу, другую — Гестасу.
— Прямо сейчас призываю вас взять руку мою и последовать за мной во свет грядущий.
Гестас усмехнулся.
— Ты все время говоришь о спасении. Неужели ты не понимаешь, что единственный способ спасти наш народ — изгнать римлян?
Иешу ответил ему, не опуская рук:
— Предупреждаю, братья: бунт приведет лишь к бедам народа нашего на поле брани и в жизни. Не следует выбирать этот путь. Очень скоро Господь Всемогущий исполнит завет об Израиле, и все мы…
— Я же сказал, хватит нам проповедовать! — заорал Дисмас.
Его голос эхом покатился по горам и холмам. Снова залаяли собаки.
Иешу медленно опустил руки. Дисмас и Гестас стояли, стиснув зубы.
Марьям придвинулась поближе к нему. Если они посмеют напасть на него, она порвет их на клочки голыми руками.
Иешу спокойно сказал:
— Вы, зелоты, напоминаете мне богатого купца, увидевшего прекрасную жемчужину и продавшего все добро свое, чтобы обладать ею. И вот он прижимает ее к груди, забыв обо всем, даже о еде, питье и семье. Слишком поздно он понял, что это сокровище принесло ему лишь боль и смерть.
Оба мужчины дернулись, сжимая кулаки от злобы. Интересно, подумала Марьям, понимают ли они, что жемчужина — это их мечта о победе над Римом?
— Итак, ты не станешь объединяться с нами? — сказал Дисмас.
— Я уже един с вами, братья, во свете Божьем. Этого достаточно.
— Я же тебя предупреждал, — сказал Дисмас, — он прихвостень Рима, как и первосвященники. Поэтому он и говорил, что надо платить налоги. «Отдай кесарю кесарево»! Плевал я на кесаря!
Он злобно посмотрел на Иешу.
— В последний раз тебя спрашиваю, скажи прямо: ты с нами или против нас?
Ночной бриз мягко зашуршал по высохшей траве.
— Я не противостою никому, Дисмас. Все мы пребудем едины в Царстве Божьем. Я буду молиться за вас.
— Мы зря теряем время, — сказал Гестас, разочарованно взмахнув руками. — Пойдем и расскажем Сыну Отца, что волшебник отказался помогать нам.
Дисмас опустил руку на рукоять заткнутого за пояс кинжала.
— Он будет очень разочарован. Может быть, тебе следует хорошо подумать?
— Нет необходимости, — ответил Иешу, покачав головой.
— Значит, ты трус! — презрительно выкрикнул Дисмас.
Оба мужчины развернулись и начали быстро спускаться с холма. Иешу смотрел на них, пока силуэты не слились с тенями олив.
— Дураки, — дрожащим голосом произнесла Марьям. — Что они к тебе привязались? Близится конец мира сего! Им бы позаботиться о собственных душах, а не поднимать людей на восстание против Рима.
— Не следует ненавидеть их, Марьям. Их сердца слепы. Души их отравлены, и они покинут эту землю пустыми, ничтожными людьми. Если ты не желаешь разделить их судьбу — пройди мимо.
— Пройти мимо? Ты шутишь? Теперь они станут нашими врагами, может быть, даже замыслят убить нас. Меня это злит. И тебя не должно оставлять равнодушным.
— Возможно, — с улыбкой ответил он. — Но лишь тихая гладь пруда в совершенстве отражает свет Царства Божьего.
Возмущение начало покидать ее. Она прикрыла глаза. Он учил их, что грешники приходят к ним лишь за крещением, в то время как свет Царства Божьего сияет пред глазами их днем и ночью.
— Прости меня, учитель, — сказала она. — Похоже, я забываю твои наставления именно тогда, когда помнить о них нужнее всего. Мне стыдно.
— Не надо стыдиться. Ты устала, как и я сам. Давай…
Среди олив послышались голоса. Лишь теперь она осознала, что там находился тайный лагерь зелотов. Расширившимися от страха глазами Марьям посмотрела в ту сторону.
— Господь благословенный, вот почему Дисмас выбрал для встречи это место, — прошептала она. — Как ты думаешь, сколько людей он привел с собой? Все пять тысяч?
Иешу сдвинул брови.
— Не знаю, но надо уходить, — ответил он, положив руку на ее плечо. — Было бы неразумно оставаться здесь. Кроме того, думаю, остальные тоже проснулись и жаждут услышать, что произошло.
Они пошли по дороге, ведущей к дому ее семьи, в Бет-Ани. Она невольно оглядывалась через каждые несколько шагов, чтобы убедиться, что за ними не гонятся.
Они проделали весь путь в тишине. Похоже, он ушел глубоко в свои мысли, в то время как Марьям постоянно ждала, что услышит звук шагов сзади. Подходя к каждому повороту, она мысленно была готова натолкнуться на засаду.
Наконец они дошли до ее дома, но нервное напряжение в ней достигло предела.
— Входи, Учитель, — сказала она. — Мне нужно немного подышать свежим воздухом.
Он мягко коснулся ее волос.
— Не слишком долго, — сказал он, входя.
Дверь закрылась, и Марьям услышала голоса апостолов, забросавших Учителя вопросами. И тут она поняла, что больше не может сдерживать себя. Пошатываясь, Марьям подошла к обочине дороги и согнулась от спазма. Ее долго рвало, до тех пор, пока внутри не осталось совсем ничего, а желудок едва не выскочил через горло. Под конец ее тошнило кровью.
Еще долго она могла лишь слушать свое собственное дыхание. Это заняло четверть часа. Потом она вытерла рот краем гиматия и поправила одежду.
Сейчас она нужна ему больше, чем когда-либо в его жизни. Она сделала глубокий вдох, собираясь с силами, и направилась в дом, чтобы, как всегда, быть рядом с ним.
325 год со дня смерти Господа нашего
От смеси запаха приправленных пряностями соловьиных языков и дыма от дров в камине епископу Сильвестру стало нехорошо. Дыхание его сделалось затрудненным, прерывистым. Он расправил рукава своей черной мантии. Ему казалось, что его бритая голова и длинный нос холодны как лед.