Когда дым застилает глаза. Провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория - Кейтлин Даути

Теперь, когда мистера Мартинеса идентифицировали, перевезли и избавили от потенциально взрывоопасных батареек, он был готов встретить свой огненный конец. Я нажала на кнопку, приводящую в действие ленточный конвейер, позволяющий поместить тело внутрь печи. Как только металлическая дверь с грохотом захлопнулась, я вернулась к научно-фантастическим кнопкам на передней панели реторты, отрегулировала поток воздуха и включила горелки.

Пока тело горит, делать практически нечего. Я, не отрываясь, следила за меняющейся температурой внутри печи, а затем решила приоткрыть железную дверь, заглянуть внутрь реторты и посмотреть, что стало с телом. Тяжелая дверь открывалась со скрипом, словно говорила: «Остерегайся того, что ты увидишь, дорогая».

В тот момент, когда трескается череп, душа освобождается и летит в мир предков. На словах это звучит красиво, но если вы не привыкли к виду горящих человеческих тел, в реальности это может показаться жутким.

Когда я впервые увидела горящее тело, то почувствовала себя страшной грешницей, несмотря на то что это было предусмотрено протоколом «Вествинда». Даже если вы способны спокойно смотреть на обложки рокерских альбомов, гравюры Иеронима Босха с изображениями пыток в аду и сцену из фильма «Индиана Джонс», где плавятся лица нацистов, вы все равно не можете быть полностью подготовлены к виду горящего тела. Картина охваченного пламенем человеческого черепа пробудит в вас до такой степени интенсивные эмоции, которые вы не могли испытать даже в самых диких фантазиях.

Когда тело находится внутри печи, в первую очередь сгорает картонная коробка, в которой оно лежит, оставляя труп беззащитным в огне преисподней. Затем сгорает органический материал, и труп меняется до неузнаваемости. Человеческое тело на 80 % состоит из воды, которая испаряется без какого-либо труда. Затем пламя охватывает мягкие ткани, и тело обугливается, становясь полностью черным.

Я бы солгала, заявив, что никак себе не представляла работу оператора кремационной печи. На самом деле я полагала, что буду засовывать тела в гигантские печи, а затем задирать ноги на стол, есть клубнику и читать романы, пока бедные мужчины и женщины горят. В конце дня я бы задумчиво ехала на поезде домой, с каждым разом приходя все к более глубокому пониманию смерти.

После нескольких недель работы в «Вествинде» мысли о поедании клубники и философствовании сменились другими, более насущными: когда обед? я когда-нибудь буду чистой? Нельзя быть по-настоящему чистой в крематории. Благодаря частицам мертвых людей и промышленному оборудованию тонкий слой пыли и сажи покрывает все вокруг. Пыль накапливается в совершенно непредсказуемых местах, например, изнутри ноздрей. К середине дня я была похожа на главную героиню рассказа «Девочка со спичками»[10].

В пыли от человеческих костей, скопившейся за ушами или забившейся под ногти, приятного мало, однако прах уносил меня в мир, отличный от того, что существовал за пределами крематория.

Энкио Пат О’Хара была главой Центра дзэн-буддизма в Нью-Йорке, когда 11 сентября рухнули башни-близнецы Всемирного торгового центра. «Запах стоял несколько недель, и мне казалось, что я дышу людьми, – сказала она. – Это был запах всего, что было уничтожено, включая людей. Людей, электроприборов, камня и стекла».

Такое описание вселяет ужас. Однако О’Хара посоветовала людям не пытаться спрятаться от этой картины, а, наоборот, всмотреться внимательнее и понять, что «это происходит постоянно, но мы этого не замечаем; теперь действительность можно увидеть, ощутить ее запах и прочувствовать». В «Вествинде» я, словно впервые, смотрела, ощущала запах и чувствовала. Эта встреча с реальностью была для меня бесценна, и вскоре я уже не могла жить по-старому.

Вернемся к насущной проблеме: во сколько обед и где нужно есть? У меня был получасовой обеденный перерыв. Есть в фойе я не могла из страха, что зайдет семья усопшего и увидит, как я поглощаю чоу-мейн[11]. Возможный сценарий: распахивается парадная дверь, моя голова поворачивается, глаза выпучиваются, лапша вываливается изо рта. Обед в самом крематории я тоже не рассматривала в качестве варианта, ведь мне не хотелось, чтобы прах попал в мой контейнер с едой. Оставалась часовня (если в ней не было тела) и кабинет Джо.

Хотя Майк был менеджером крематория, здание похоронного бюро «Вествинд: кремация и захоронение» было построено Джо. Я никогда не встречала Джо (по-настоящему его звали Хоакин), владельца «Вествинда»: он ушел на пенсию незадолго до того, как я сожгла первое тело, оставив Майка за главного. Он стал для меня своего рода апокрифической[12] фигурой: возможно, физически он и не был рядом, но его присутствие в здании всегда ощущалось. Джо будто наблюдал за Майком, следя за тем, чтобы он всегда был занят. Точно так же Майк наблюдал за мной. Нам обоим не давал покоя пристальный взгляд наших начальников.

Кабинет Джо пустовал. Это была комната без окон, заполненная коробками с разрешениями на кремацию и записями о каждом, кто когда-либо отправлялся в последний путь в «Вествинде». Его фотография до сих пор висела над письменным столом: на ней был запечатлен высокий мужчина с рябой кожей, шрамами на лице и густой черной бородой. Поверьте, у вас бы не возникло желания переспать с таким, как он.

Какое-то время я надоедала Майку, прося больше рассказать мне о Джо. Не выдержав, он принес мне выцветший номер местной еженедельной газеты, на обложке которой была фотография Джо. На фото он стоял напротив кремационных печей «Вествинда», скрестив руки на груди. Здесь он опять же не вызывал никакого желания.

– Я нашел это в шкафу для документов, – сказал Майк. – Тебе понравится. В статье Джо описан как дерзкий ренегат[13], который начал битву с бюрократией и победил.

Майк был прав. Статья мне понравилась.

– Жители Сан-Франциско обожают такие истории, – добавил он.

Джо, в прошлом работавший офицером полиции, основал «Вествинд» за двадцать лет до моего прихода туда. Его первоначальный бизнес-план предполагал заполнение прибыльной ниши по рассеиванию праха в море. Он купил лодку и стал возить на ней семьи по заливу Сан-Франциско.