Сукино болото - Виталий Еремин

Через минуту он терпеливо выслушивал молодую, взвинченную женщину:

– Матери стыдно за то, что вырастила такого урода. Поэтому пришла я. Я – старшая сестра этого урода. Он колется второй год. Нигде не работает. Встает утром: «Все, мама, начинаю новую жизнь. Закодируюсь. Дай 500 рублей на обследование». Вечером приходит упоротый. Мать говорит: «Ты ж, паршивец, укололся!» – «Что ты, мама! Весь день обследовался. Все нормально, велели только зубы подлечить. Подкинь на рентген зуба». Снова возвращается упоротый. «Это у меня анестезия еще не отошла. Завтра иду устраиваться на работу. Надо только купить брюки и туфли». Мать говорит: «Нет, мерзавец, ты меня больше не обманешь!» Сама идет с ним в магазин. Выбрали брюки, примерили туфли, подходят к кассе. «Мама, стыдно как-то, сама будешь платить, давай я». Берет деньги и бросается к дверям. Вечером возвращается упоротый: «Я подонок, мама. Я принес тебе столько горя»…

Макаров нетерпеливо заерзал на стуле:

– Можно покороче?

– Сейчас, конец уже близко. Говорит матери: «Лучше будет, если я умру. Есть один способ – "золотой укол". Я сделаю передозировку и тихо уйду. А ты будешь приходить ко мне на могилку». Оба плачут. «Ладно, подонок, – говорит мать, – сколько тебе надо на этот "золотой укол?"» – «Ну, если обычно я колю два грамма, то здесь надо будет граммов восемь. Четыре тысячи». Мать готова вытащить заначку. Я останавливаю: «Мама, не сходи с ума! Кому ты веришь?» – «Поверю в последний раз». Обнимаются, прощаются. И что вы думаете? Подонок кайфует где-то целую неделю. Потом является: его, видите ли, передозировка не взяла.

Макаров с деланым сочувствием вздохнул. Столько он наслушался этих историй.

– Как зовут вашего брата?

– Вирус.

– Почему «Вирус»? Он случаем не ВИЧ-инфицированный?

– Нет! Просто его партнеры так зовут. И я привыкла так звать.

– Где же он берет чеки с наркотиком?

– Когда где. Сейчас уже не покупают с рук – устарело. Есть тайники. Положил деньги, позвонил барыге. Через какое-то время там, где положил деньги, взял чек. У шпионов переняли.

Макаров подошел к висевшей на стене карте города.

– Можете показать, где примерно закладываются тайники?

Женщина показала два дома. Чеки обычно лежат либо за батареей в подъезде, либо на первом этаже под лестничным маршем. Чаще всего чеки (пакетики с героином) кладут в пустые коробки из-под сигарет.

– Спасибо, – сказал Макаров.

– И все? – спросила женщина. – Надо же что-то делать.

– Будем работать.

Помимо Макарова в городе было еще трое наркополицейских. Но их временно отстранили от работы. Идиоты, взяли в заложники барыгу-цыганку, потребовали за ее освобождение сто пятьдесят тысяч рублей. Сообщники цыганки не дрогнули, заявили в милицию. Разразился скандал. Короче, городской Наркоконтроль теперь сам отмывался без особой надежды на успех.

Женщина не уходила, хотела еще что-то сказать.

– Брат говорил кому-то по телефону, что скоро наркоту можно будет купить, как конфету.

– Что значит – как конфету?

– Понятия не имею. Мое дело сообщить.

Проводив посетительницу, Макаров задумался. Что-то упустил он в разговоре. Конфета, конфета… Если можно будет купить наркотик так же легко, как конфету, то, похоже, к тому идет. А если наркотик будет в конфете, то это что-то новенькое. Надо самому поговорить с Вирусом. И узнать, кстати, откуда такая кличка. Ах, черт! Вот что упустил. Пользуясь правом анонимности, женщина не назвала фамилию и адрес. А он даже не попытался узнать. Вот олух!

Заиграл мобильник. Звонил друг, Никита Булыкин, начальник отдела по работе с уличными группировками.

– Если ты поужинал без меня, то я могу просто зайти.

– Заходи, – охотно согласился Макаров, сразу поняв, что у друга очередной конфликт с женой. Иначе был бы уже дома.

Они обменялись обычным шутливым приветствием.

– Аллах акбар!

– Воистину акбар.

Будь Булыкин актером, он бы с одинаковым успехом играл и сыщиков, и матерых преступников. Массивный, мрачноватый, вертикальная складка на переносице, крупный нос, плотно сжатые твердые губы. Он был из тех мужиков, кого не портит даже лысина. А дело, если присмотреться, к тому шло.

Он достал из пакета две бутылки пива.

– Левчик, я тебе вот что скажу. Холостяцкая жизнь имеет смысл только в одном случае – если мужик меняет баб, как перчатки. Учти, женщины не любят робких мужчин. Есть у меня на примете две ласковые телочки: брюнеточка и блондиночка. Ты, естественно, возьмешь себе брюнеточку. А?

– Я лучше еще поработаю, – мягко отказался Макаров.

Никита свесил голову. Только сейчас стало видно, что он уже принял на грудь граммов триста, не меньше.

– Не бережешь ты нашу дружбу, Левчик. Боишься, что Ланцева узнает? Ну, если так, то я начинаю верить в любовь.

– Говорят, красота тоже надоедает, причем быстро, – Макаров вздохнул.

– Ну, тебе надо в методисты идти, – ехидно отозвался Булыкин.

– Слушай, а кто был ее муж?

Видно было, что этот вопрос давно не дает Макарову покоя.

– Вроде, погранец. На брошенку она не похожа. Раз погранец, значит, могли убить. Сколько она уже здесь? Года два. Срок вдовства по православным канонам уже дважды прошел. Это католики два года вдовствуют. Православные быстрее утешаются. А может, католики дольше изображают скорбь.

Макаров с удивлением смотрел на Никиту: эка он сегодня так разболтался.

– Учти, Лева, – продолжал Булыкин. – Тот, кто не создал семью до 32 лет, нуждается в психиатре, а тебе уже 34.

– Знаешь, я не могу представить, как Анна стирает мои носки.

– Как все бабы – молча, – Булыкин налил пива себе и другу. – Холостяк, Левчик, потому и холостяк, что должен себя любить. А ты себя не любишь. И в этом твоя беда.

Их разговор прервал мобильник Макарова. Звонила Ланцева, легка на помине. У нее срочное дело, сейчас подъедет.

Лева достал из стола электробритву и начал приводить себя в порядок. Он был белобрыс, но как раз русой своей, считай, рыжей щетины стеснялся. Булыкин молча наблюдал за ним: хорошо, наверно, чего-то ждать от общения с женщиной. Совсем плохо, когда уже ни на что не надеешься. Хотя… Разве бабе красота нужна? Ей нужно смотреть на мужика и думать, как ей с ним будет хорошо. Как она плакать на нем (или под ним) будет от своего бабьего счастья. Вот что ей нужно, а не выбритые щеки.

Булыкин не поздравил сегодня жену с днем рождения. Забыл, замотался. А она, вместо того чтобы со смехом напомнить, мстительно молчала. И только вечером уличила в недостатке любви. Никита виновато отвел глаза, тягостно вздохнул и попросил прощения. Но жена на этот раз в помиловании отказала. Сколько можно? За двенадцать лет совместной жизни минимум шесть раз забывал поздравить. Разве это муж? Разве это любовь?