Жребий викинга - Богдан Сушинский

Ярл не раз ловил себя на мысли, что этот человек должен был представать перед ним не в тоге короля, а в сутане епископа или странствующего философа-монаха. Но, поди ж ты, он уже в течение многих лет предстает вождем всех норвежцев.

— Значит, нам и в самом деле придется вести свои ладьи к земле русичей?

— Сначала, как я уже сказал, мы остановимся в Новгороде, а уж оттуда путь наш проляжет к Днепру, к Киеву.

— Но примут ли вас там, в далекой, чужой норманнскому духу стране, как подобает принимать конунга конунгов Норвегии?

— Разве существует где-либо страна, в которой с нетерпением ожидали бы прибытия чужого свергнутого монарха? — вновь снисходительно улыбнулся Олаф. — Само появление при дворе местного правителя подобного беглеца подталкивает его подданных к мысли, что в других странах от своих тиранов все же избавляются.

Улафсон поморщился. Всю жизнь он ценил людей только за их прямые, однозначные ответы: «да» или «нет». Так почему конунг Олаф постоянно пытается мудрить даже там, где его «да» вполне может быть заменено кивком головы?

— Наверное, всякий правитель заранее должен заботиться о том, чтобы такая страна появилась.

— О, нет, — покачал своим рогатым шлемом конунг, — кто не верит в вечность своего правления, тот не сумеет продержаться на троне и двух весен. Отправляемся же мы в Русь, где нас примут, как подобает.

— Как я мог забыть?! — вдруг пробасил командир королевской дружины. — Ингигерда, сестра королевы Астризесс, является женой конунга русичей. Значит, в Киев мы тоже прибудем как желанные гости?

— Видит бог Один, что только стремление вернуться сюда с войсками и освободить Норвегию заставляет меня испытывать гостеприимство конунга Ярислейфа[11].

Улафсон оглянулся на воинов, словно искал у них поддержки или хотя бы совета: стоит ли ему решаться на этот путь изгнанника. Однако воины стояли, опираясь на боевые секиры, молчаливые, как каменные изваяния в долинах Раумарики. Вожди общаются с Одином и Тором, а значит, им виднее, куда вести драккары своих викингов. Они же, простые воины, всегда готовы идти туда, куда укажут бог и конунг. Тем более что все дороги, в конечном итоге, приводят в благословенную предками Валгаллу.

— Значит, мы прибудем в Русь как гости? — в голосе ярла явно проступали нотки разочарования. Он всегда помнил завет викингов-предков: «Нет боя — нет добычи!» Так есть ли смысл в том, чтобы тащиться в далекие страны, не полагаясь на щедрую добычу?

— Всякий раз, когда в Руси появляются драккары викингов, местные правители сразу же становятся воинственными, — обнадежил его конунг. — Они вспоминают старые обиды, нанесенные им соседями, и пробуждают в себе давнюю гордыню.

На службе у Ярислейфа уже давно состоят несколько сотен норманнов.

Начальник охраны знал, что два года назад в Гардарику, по просьбе княгини Ингигерды, отправился отряд в полторы тысячи мечей, который должен был пополнить поредевшую норманнскую дружину, давно пребывавшую на службе конунга русичей. Многие ли из этих воинов уцелели, этого никто в Норвегии знать не мог, но в любом случае кто-то из них выжил и зацепился при дворе конунга, а значит, и им, «королевским беглецам», тоже поможет прижиться в чуждой славянской стране.

— Что ж, если мы понадобимся конунгу русичей как воины, — пожал плечами ярл Улафсон, — тогда, пожалуй, стоит рискнуть… Где враги, там и добыча.

— Если викинги не находят себе врагов, — хитровато ухмыльнулся изгнанный конунг конунгов, — враги тут же начинают искать самих викингов, поскольку на этом стоит весь наш скандинавский мир.

Обреченный уже взялся было за меч, однако стоявший прямо перед ним викинг Вефф — приземистый воин, прибившийся к ним из Северной Норвегии, полуоблысевшую голову которого вспарывал еще довольно свежий кроваво-пепельный шрам, — заставил Бьярна замереть. Этот северянин вдруг указал острием кинжала, которого, казалось, вообще никогда не выпускал из рук, на спускавшуюся с холма, по распадку между двумя возвышенностями, женщину:

— Там — королева Астризесс!

— Да, действительно, Астризесс! — озадаченно повторил Гуннар Воитель, переведя взгляд на королеву, вслед за которой ступали сводный брат короля Гаральд Гертрада и трое воинов из королевской охраны.

— Разве может быть такое, чтобы королева специально пришла посмотреть, как снаряжают жертвенного «гонца к Одину»?! — поразился собственной догадке Вефф. — Когда-нибудь раньше такое случалось?

И конунг, и жрец, со всеми прочими участниками этого действа, молчали. Никто не подтверждал догадку северянина, однако же никто и не опровергал.

— Неужели сама королева, порази меня Тор?! — изумленно повторил Гуннар, вопросительно глядя на жреца. Но тот лишь оскорбленно вскинул узкий, едва выступающий подбородок.

Этому исхудавшему, нервному старцу было в чем упрекнуть своенравную шведку, никогда особо не чтившую ни языческие ритуалы, ни обычаи норвежцев. Впрочем, конунг Гуннар тоже вел себя не лучшим образом, хотя понимал, что появление королевы вообще никак не должно было бы отразиться на проведении священного обряда викингов. Вот так, прямо, и мог бы сказать об этом.

Еще недавно Торлейф Божий Меч быстро поставил бы на место и королеву, и конунга, если бы не суровый приказ короля Олафа: «Впредь никаких жребиев викинга! Мои воины достойны того, чтобы принимать смерть от вражеских мечей, а не от воловьего ярма собственных жрецов!»

— А действительно, разве такое когда-либо случалось, чтобы королева являлась к жертвенной Ладье Одина? — все никак не мог угомониться конунг Гуннар, порождая ненужное брожение в умах викингов.

— Королева? К Ладье Одина? Никогда! — решительно повертел головой Ольгер Хромой, один из тех «испытателей жребия», которым на сей раз, по утверждению жреца, повезло куда меньше, нежели избранному богом Бьярну.

Жрец даже выразил ему сочувствие и подбодрил — дескать, не последний раз мы проводим подобный ритуал, так что до тебя, Хромой, очередь тоже дойдет.

— Не было такого, не было! — заволновались воины. — Чтобы королева?.. Никогда не было! — угрюмо подтвердили сразу несколько викингов.

Но это было произнесено воинами, а Гуннар ждал, что скажет жрец. Потому что здесь, у Ладьи Одина, последнее слово всегда было за жрецом. Точно так же, как последний удар — за жертвенным палачом Рагнаром Лютым.

Но вот что странно: жрец по-прежнему продолжал стоять на своем валуне, молчаливо невозмутимый и, казалось, отрешенный от всего, что здесь происходило. Опущенные плечи, запавшая грудь и вечно дрожащие в коленках ноги выдавали в нем человека физически слабого, да к тому же морально истощенного. Не зря же прозвище Божий Меч, которым, как поговаривали, жрец одарил себя сам, воспринималось воинами как неуместная шутка.