Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

ладони на груди, почти как делают при молитве, и потер одну об другую, словно растирая большое насекомое.

Затем он повернулся к Генералу:

— Ты отправляешься через пять дней. В сторону Уфы. Возьми отряд «Череп» и его, — костлявый палец указал на Окурка. — Берите лучшие машины. В Ёбурге… ты знаешь, что делать. Долго мы терпели их… Но главное, взять гору.

— Там за Уфой местами радиация, — напомнил ему Петраков. — Люди могут сдохнуть, просто попив не из той лужи.

— И пусть, — махнул рукой Уполномоченный. — Все мы умрем. Нам нужна эта гора и то, что под ней. Она гораздо важнее, чем все, что мы до этого находили. Эта деревня важна только… как перевалочный пункт. И как источник горючего. И как укрытие на зиму. Но мы не останемся здесь навсегда. Взяв то, что нам нужно, мы поедем в другое место.

Никто из них — включая командиров и Петракова — даже не попытался спросить его, куда именно. Просто смотрели и часто-часто кивали.

— Всё, развлекайтесь, — Уполномоченный повернулся к ним спиной. — Завтра сам приду посмотреть, как ведутся работы на нефтебазе. Что-то еще?

— Да мелочь, — произнес тихо Генерал. — Староста Новой Астрахани радировал мне намедни. Низко кланяется вам. И просил поинтересоваться, когда вернут лошадок.

— Чего? — на лицо Виктора набежала тень. — Каких еще, на хрен, лошадок?

— Которых забрал у них Муса прошлой осенью. Вот как достопочтенный староста сказал: "Они там в индейцев играют, а мне посевную проводить".

— Что, так и выдал? В "индейцев", значит? — повторил Уполномоченный, положив руку под подбородок. — Ну, спасибо, что рассказал. Похоже, астраханцам нужен новый староста. Передай ему, пусть приезжает и скажет князю Ибрагимову сам о своем недовольстве. А если после этого он останется жив, отправь его в мусорные команды. Десятником. И соберите из их грязной дыры двести рекрутов.

— Слушаюсь, — Генерал приложил руку к непокрытой голове.

— Развелось у нас гнили... Мы... огнем и мечом... А они сидят в тылу, в тепле... и еще смеют вякать! Забыли, твари, что мы даем им защиту. А для себя даже еду добываем сами. Засиделись... Штаны протираем уже сколько. Вот для того и нужен большой настоящий поход.

— Ф-у-ух, — Петраков в который раз отер пот со лба, когда дверь закрылась, а шаги в коридорчике стихли. Похоже, Уполномоченный направился к выходу, чтоб пройтись и подышать воздухом. — Таков наш глава. Как и положено отцу, строгий, но справедливый. Я бы хотел предупредить новеньких, — тут он посмотрел на Окурка и на Павловского, — как вести себя, когда он заговорит с вами. Прежде всего, не спорьте. Со мной можно. С ним — никогда. Второе, не лгите. Он всегда узнает правду, и вы пожалеете. И третье — не просите ничего для себя. Захочет — сам даст. И не допускайте ошибок. Мелочь он простит. Серьезный огрех — никогда. За сон на посту одного парня расстреляли, а потом повесили. Другого наоборот. Марат, расскажи ему теперь ты.

— Мой залёт был совсем маленький, — начал командир отряда «Череп». — Просто конопля-трава. От нее только голова светлеет, алкоголь и то страшнее. Но сказано было — "никакой дури в походе". А я нарушил. Поэтому меня посадили на цепь в яму. На день.

— А там что? — переспросил Окурок. Он понял, что тут скрывается закавыка.

— Не что, а кто. Хотя… — Марат Нигматуллин сделал жест, как будто хотел затянуться дымом из глиняной трубки. Но даже не зажег ее. Уполномоченный, как сказали, не терпел табачного запаха. – Может, и правда "что", а не «кто». Убыр.

— «Упыр»? Это еще что такое?

— Не упыр, а убыр. Злой дух. У нас в Татарии и Башкирии так теперь называют е...нутых. Но не просто, а опасных. Когда из человека в пустыне уходит разум, в пустой голове поселяется Шайтан. Он может быть хилый. И только болтать глупости. Или дергаться как на веревочках, кушать землю и траву, головой биться. И тогда это просто дурак. Но может Шайтан быть сильный и злобный, как бешеный волк. И когда этот человек... бывший человек, убегает в пустыню, туда, где живет Шайтан, он получает имя убыр. И для людей он становится враг. Я из-за них трех часовых потерял. Двое были зарезаны, а у одного просто горло перегрызено… плоскими зубами, человечьими. Как-нибудь потом еще расскажу. Так вот, посадили меня с ним. В яму на цепь. Сначала он смирный был. Даже не смотрел на меня, кость свою глодал. Сам жуткий, босой, в одних штанах, волосья длинные и грязная борода лопатой. Грыз он как зверь, кость аж трещала. Так вот сижу я, успокоился, даже засыпать начал. Думаю — такой же провинившийся, головой поехал. А тут у него мясо на кости и закончилось. Как он поднял глаза на меня, как рванулся — клац! — а цепь не пускает. Он тоже прикованный был за ногу. И глаза у него такие стали, что я… командир, смерть видевший, чуть штаны не обгадил. Голодные глаза. Рвался он минут пять, потом, видимо, понял, что не достанет. Успокоился — сел. Но всю ночь несколько раз в час вставал со своей подстилки и пытался добраться до меня, скаля зубы и роняя слюну. Тянул, тянул, пробовал прочность цепи. Даже грыз ее и ногти об нее ломал. И я знал, что если цепь окажется херовой и одно ее звено разойдется — мне не поможет никакая сила. Потому что двигался он вдвое быстрее, чем здоровый человек, и был втрое сильнее. Просто глотку бы перегрыз или пальцами разорвал. Настало утро, и с первым «кукареку» меня отпустили… Курятник мы тогда возили с собой, вот как.

— А его куда дели, скажете? Грохнули? — спросил любопытный Димон, живо представив себе все.

— Не скажем, — ответил за татарина Генерал. — Чтоб не понизить дисциплинирующий эффект. Не зря же у нас есть грузовики с решетками на окошках. Сидит этот красавчик там живехонький. Требуху с мякиной ест. Одна ночь в яме рядом с ним перевоспитывает любого. Спасибо, Марат! — кивнул он рассказчику. — А за настоящие проступки бывает и хуже. Был у нас старшина по кличке Шкет, однажды он струсил в бою и людей своих отвел в тыл. Его заставили выпить воды из термоса, который хранится