Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

дважды. Используя собственную реликвию: вилку-ложку с перламутровой ручкой, он вмиг опустошил тарелку и отставил прочь, вытер губы рукавом.

Сидевший рядом Мустафа-хаджи тихонько проронил:

— Разве это настоящий пилав? Это рисовая каша с мясом. Где кинза, где шафран? Вот мы в Мосуле готовили настоящий пилав.

У него в руке была пресная лепешка, которую он использовал как вторую ложку. Окурок понял по цвету, что мука была не ржаная, а пшеничная. Очень редкая и ценная. Он с удовольствием взял такую же лепешку и с хрустом откусил. Не каждый день попробуешь.

Налаживается жизнь-то. Еще недавно и вороне был рад.

Рядом мэр Павловский уписывал плов и лепешки за обе щеки, чавкая и запивая с хлюпаньем. Может, рядовые бойцы и пили травяной чай и брагу, но здесь в штабной машине действительно был подан сладкий компот из сухофруктов, и даже налили по кружке плодового вина.

На улице продолжали стрелять и бесноваться «сахалинцы». Сквозь плотно закрытые ставни до Окурка долетали куплеты песни про чьи-то черные глаза, которой подпевал нестройный хор. «Вспоминаю — умираю: черные глаза-а-а-а!»

— Рыжий, а скажи нам, что такое орда? — внезапно спросил у командира «Цербера» Генерал.

Вопрос явно застал того врасплох.

— Ну… это самое… орава.

— Нет, сынок. Это у тебя пока орава. А орда — это армия. Орда — это «порядок» на древнем языке Евразии. Орден. Ordnung. Ordum. По-ряд-ок. Сечешь?

Брови Мэра приподнялись с недоверием. Он слышал треск выстрелов и пьяные крики отрывающихся по полной бойцов, да тоненький женский визг.

— Смотришь да не видишь корня, Сеня, — покачал головой Петраков. — Порядок… это не когда все время строем ходят. Это когда у каждого человека — свое место, а у каждого дела — свое время. На этом и стоит орда. И в ней нет ни русского, ни «чурека». Если ты делишь с нами хлеб и проливаешь свою кровь — ты свой независимо от разреза глаз и языка, на котором говоришь. Так вот, мы иногда разрешаем им снимать напряжение. И сами не прочь. Сейчас мы отпустили вожжи. Но в походе у нас «сухой закон» и сто ударов кнутом по жопе за мелкий проступок. И расстрел — за серьезный. Ладно, пригласите Самоделкина. Послушаем, как он и его умельцы бороздят просторы наших нефтехранилищ.

Двери распахнулись и человек в черном привел невысокого щуплого мужичка в комбинезоне. До этого Окурок видел очки только у стариков, а этому нет и сорока. У него было чисто выбритое лицо и схваченные ремешком на затылке почти белые волосы.

— Это Иван Петрович Востриков. Он у нас самородок. Без него машины наши уже давно не ездили бы. Господин инженер, расскажите нам о вашей работе, — изысканно обратился к нему Петраков.

Следующие полчаса Димон с трудом боролся со сном. Настолько обстоятельно рассказывал Самоделкин про техобслуживание машин, про запасы ГСМ, про энергоснабжение лагеря. Даже о такой вещи, как боевая техника, он умудрился рассказывать скучно. Окурок понял только то, что из всех неисправных танков Гоги удастся собрать один исправный. Следующая часть доклада касалась нефтебазы. Востриков рассказал про обнаруженное рядом с резервуарами подземное хранилище, заполненное наполовину. Он придумал способ извлечения оттуда остатков сырой нефти путем нагнетания туда воды.

«Но разве нефть не станет от этого еще более сырой?» – подумал Димон.

Затем инженер говорил про перегонку нефти и выделение из нее разных фракций, это слово в памяти Димона связывалось только с Госдумой. А речь шла о получении бензина и солярки.

Завершала доклад убедительная просьба Генералу дать еще сто–сто пятьдесят человек для прокладки труб и прочих работ. Генерал в ответ благосклонно кивнул и ответил:

— Они у тебя будут.

Не дождавшись других вопросов — остальные командиры смотрели на Самоделкина примерно так, как ястребы смотрели бы на павлина — Востриков получил разрешение идти по своим делам, и, коротко поклонившись Генералу, пошел восвояси. Его даже не покормили. А может, он сам не захотел.

Дальше слово взял Шонхор, до этого с восточным спокойствием жевавший спичку-зубочистку.

Тоже медленно и обстоятельно он рассказал обо всем: о портупеях, о говядине и баранине, о соленых огурцах и вяленой рыбе, о валенках и сапогах, о фураже и дровах.

— А еще в этом году урожай риса меньше некуда, — произнес калмык в завершение. — И того, который мы привезли с Кубани, хватит на две недели. Придется на пшенку переходить. У меня все.

— Да меня мои бойцы не поймут, если я их буду пшеном кормить, как цыплят! — слабо возмутился Рыжий.

Быстро избаловался, ведь еще недавно они голубятину и воронятину жрали, когда дураков на дорогах не удавалось ограбить.

— Не кипятись, братан, — успокоил его Марат. — Мы иногда и лебеду ели, а тебе пшено не нравится. Привыкнешь.

— Хотя бы гречка еще есть, — погладил себя по животу Генерал. — Придется быть поскромнее! Что касается местных… товарищ Борманжинов, отдайте им ту конину, которую вы освежевали. Это не я, это Его Превосходительство так приказал. Он говорит, что этот жест окупится с лихвой.

Калмык кивнул головой, его кивок походил на поклон.

В этот момент стукнула входная дверь комнаты «заседаний».

— Где следопыт, о котором ты говорил? – произнес знакомый, уже почти «родной» для Окурка голос. — Где?!

Димон инстинктивно повернулся к двери, их взгляды встретились.

— Вот он! — поспешил ответить Генерал. — Сидит рядом с Мустафой. Очень квалифицированный кадр…

Но Уполномоченный уже потерял интерес к тому, что говорил Петраков. Теперь его глаза были направлены только на Окурка. Он буквально сверлил взглядом, и Димон понял смысл выражения «искать пятый угол». Забиться бы сейчас хоть под лавку, хоть за плинтус, лишь бы не чувствовать на себе нечеловеческое давление этих водянистых глаз.

— Ты Савинов? Ты там был? Ты видел гору? А внутрь не спускался? — допытывался Уполномоченный, направив на него свой костлявый палец.

Ведь всего лишь один раз проговорился Упырю… А Петька сдал его Рыжему. А тот — уже им. И теперь не отвертеться, теперь не соврать, что не был ты ни в каком Ямантау...

— Пытался, ваше превосходительство, — ответил обреченно Окурок. — Я нашел вентиляционную шахту. По ней можно спуститься. Но я сломал ногу… И остался без света. Поэтому до хранилищ — не добрался, — честно признался он. — Не нашел.

— Но ты знаешь дорогу. Это хорошо. Ты покажешь ее нам, — Виктор сцепил