Проживи мою жизнь - Терри Блик

Диана взяла фотографию, и тут, к изумлению Верлен, глаза Дианы расширились, она стала смотреть на него внимательно, с неподдельным интересом. Не пролистывала вскользь, как другие.

– Май, а это не я. Где это, я не знаю. Это что, было у Марты?

Майя вздрогнула, забрала снимок обратно, пристально взглядывая на сидящую перед ней тангеру и снова на фотографию. Очень тихо сказала:

– Похожа очень. Правда же, похожа?

Орлова согласно кивнула и повернула голову так, как на фотографии:

– Практически двойник. Но точно не я, посмотри. Надо же… Может, это её искала Марта? Может быть, нашла?

Верлен вздрогнула, подняла с пола бутылку вина, наполнила бокалы:

– А кого она искала? Расскажи мне.

Орлова откинулась на спинку дивана, прищурилась на золотистое вино:

– Марта как-то пару раз обмолвилась, когда была сильно навеселе, что в Париже была у неё любимая женщина, звали Ольга, она отсюда. И она эту Ольгу искала здесь, в Петербурге. Не знаю, нашла или нет. Марта любила её самозабвенно. Но, как я поняла, эта Ольга вернулась к мужу или вроде того. Уехала и пропала, больше даже не звонила.

Майя вцепилась памятью в эту совершенно неизвестную частичку жизни сестры, как собака в брошенную кость. Тангере совершенно не обязательно было знать, что это очень важно, поэтому Майя осторожно кивнула:

– А… ты фамилию не знаешь? Долго у них был роман?

Диана грустно покачала головой:

– Фамилию не называла. А роман… месяца три, что ли. Совсем мало. Марте тогда было двадцать. И она очень жалела, что всё это время они прятали друг от друга свою жизнь. Марта не знала, ни кто муж, ни, вообще, кто такая Ольга, по большому счёту… Ни где жила, ни телефона – ничего… И об этой скрытности она жалела больше всего. Ей, видимо, было так отчаянно плохо, что заявила мне: никогда не связывайся с таинственными натуралками. Выбросят и забудут… Мы с Мартой тогда вместе читали Цветаеву, «Письмо к амазонке». И она плакала навзрыд. А потом рассказала…

Подняв лицо к потолку, Диана пыталась сдержать слёзы. Верлен, чувствуя себя экзекутором, встала, давая ей прийти в себя, отошла к окну, думая о том, что пережила Марта: «Не потеряв ни капли горячности и света… Когда так бесполезно барахтаться и грести в накрывающем девятым валом отчаянии… Ты убеждала меня позволить себе чувствовать. Даже если всё безнадёжно, всё равно… Ну почему ты не пришла ко мне? Мы с Шамбленом нашли бы её… Чего ты испугалась?». В голове будто что-то щёлкнуло, сдвинулось, и медной монеткой выпала мысль: что всё-таки Солодов делает рядом с Августом? Не повернув головы, Майя глухо продолжила:

– А Павел? Он как к Марте относился?

Диана сказала в нос от задавленного рыдания:

– Они отлично ладили. Несколько раз даже, когда Марта приезжала к школе забрать меня после работы, они болтали, смеялись. И в тот день…

Верлен напружинилась, но не проронила ни слова.

– В тот день мы ехали вместе. Марта нас развозила: Пашка вышел у своего офиса, тогда он ещё работал. Марта тоже выскочила, они перекинулись парой фраз, и Марта вернулась. Повезла меня, Костю и Володю в клуб на Нарвской, мы там работали номера, а потом остались отдохнуть.

Майя, словно ступая по тонкому льду, спросила:

– О чём говорили, не знаешь?

– Нет. Марта тогда весь день, да и вообще, наверное, дней пять последних, была взъерошенная, как на иголках, но не сердитая, а… как бы ожидающая, что ли… как слепящий свет из-за туч, улыбнётся и снова притихнет…

Диана плакала и уже не стеснялась этого. Майя едва удержалась: невыносимо захотелось подойти к Диане, прекратить эту пытку воспоминаниями и снова, как на паркете, обнять её, но теперь больше не отпускать. Вместо этого тихо вышла в кухню, принесла салфетки, положила рядом, снова отошла ждать, когда танцовщица успокоится. У самой в уголках глаз нестерпимо жгло, горло сводило судорогой, но слёз не было, только сильнее немело лицо.

Внезапно гостья кивнула в сторону прихожей:

– У тебя там шлем лежит. Ты что, ещё и мотоциклы водишь?

– Да. Иногда.

– Я боюсь мотоциклов, – Диана поднялась с дивана, шагнула ближе и вздрогнула от возможной догадки: – Откуда у тебя этот шрам? От него?

Верлен внутренне съёжилась, покрутила вино в бокале, потом выпила его медленными глотками, налила ещё – Диане и себе. Глотнула, тоскливо посмотрела в окно, понимая, что Орлова не виновата в своём любопытстве, просто она такая. А привычно замыкаться в себе, тем самым обижая её, не хотелось. Вполголоса начала:

– Мы праздновали день рождения моего брата Августа. Как ты понимаешь, в августе, в прошлом году. Нас было совсем немного, человек, наверное, шесть. И рядом с нашим столиком, ни с того ни с сего, вдруг завязалась драка. Полетели тарелки, стаканы, звон, грохот, мат.

Майя подавила спазм в горле, снова переживая одну из страшных картин в своей жизни.

– Я успела только почувствовать, как что-то обожгло мой висок. Меня развернуло, и я упала рядом со столом, ударилась затылком. Оказалось, что кто-то махнул бутылкой и зацепил меня. Меня, конечно, сразу увезли в больницу, сначала в городе, потом родители отправили в Париж. Там я провалялась несколько дней, пока заживало, потом ещё в родительском доме – пару недель, потому что père не разрешал мне вернуться обратно.

Диана какое-то время молчала, а потом надломленным голосом тихо спросила:

– То есть кто-то хотел убить тебя тоже? Ещё раньше, чем Марту?

Майя равнодушно пожала плечами:

– Так думал père. Так думала вся служба безопасности. Мне не кажется, что здесь орудует один и тот же человек. Брат вызвал охрану, всех дерущихся повязали, разобрались – нет, случайность. Хотя после Марты отец снова стал утверждать, что это – попытка нападения на меня, только скрытая. Как бы то ни было, ничего не доказано.

Диана вскинулась, словно коснулась оголённого провода:

– Ты уверена, что это – случайность? А где была твоя охрана?

Майя опять пожала плечами, борясь с дурнотой, нахлынувшей от воспоминаний. От стыда за эту слабость глухо буркнула:

– Я в ресторан с охраной не хожу. Просто теперь я всегда стараюсь запоминать обстановку и оценивать опасность от людей, оказавшихся рядом.

Диана ухватилась за предыдущую фразу, как за ускользающую струйку дыма:

– Ты говоришь, что твой отец думает, что нападение на тебя. А ты что, так не думаешь?

Майя занервничала. Ещё никто не разговаривал с ней так пристрастно и беспокойно, не заставлял возвращаться к пережитому, буквально клещами выдёргивая наружу запрятанную боль. Резче, чем собиралась, ответила:

– Я никогда не делаю выводов, если у меня недостаточно данных.

Жуткое осознание опасности, витавшей рядом с Майей, и показное равнодушие Верлен словно вскипели внутри бурлящим ключом и прорвались бешеным восклицанием: