Виза на смерть - Мария Шкатулова

— Я последую вашему совету, но это еще не все. Мне нужны сведения об учебе Шрамкова Виктора Васильевича и…

— Сапрыкина Леонида Сергеевича? — подсказала догадливая Алла Евгеньевна.

— Совершенно верно.

На кафедре французского языка две дамы — одна постарше, другая помоложе, — сидевшие за большим столом и на пару проверявшие написанный от руки перевод, объяснили ему, что на курсах конфликты с сотрудниками министерства — вещь чрезвычайная.

— Это же не обычный институт, — сказала та, что помоложе, — где сталкиваются интересы ленивых студентов и «вредных» преподавателей. Здесь учатся взрослые люди, учатся добровольно, потому что иностранные языки им как воздух нужны для работы, то есть они, что называется, мотивированы. Какие уж тут конфликты?

— Конечно, — добавила другая, — иногда бывает, что человек не согласен с экзаменационной оценкой, но в этом случае ему показывают работу, объясняют ошибки и предлагают позаниматься…

— А если не сложились отношения в группе?

— Можно перейти в другую… Но, уверяю вас, от преподавателя с таким опытом и такой квалификацией, как у Даниловой, не уходят.

Прежде чем вернуться в учебную часть, Лобов не без некоторого удивления выяснил также, что последней, кто видел Данилову на курсах, была вдова замминистра Сапрыкина, Эмма Михайловна, которую та опекала как начинающего преподавателя…

— Значит, так, — сказала Алла Евгеньевна, когда Лобов вернулся в учебную часть. — Вот список ее учеников. Как видите, он очень небольшой: в прошлом и позапрошлом годах у нее занимался один Сапрыкин, а в этом — вот, пожалуйста, четыре человека.

— Сапрыкин учился у Даниловой? — удивился Лобов.

— Ну да — вы не знали?

— Откуда?

— Ну так я вас еще раз удивлю: Шрамков тоже у нее учился, правда, не так успешно, как Сапрыкин.

— То есть?

— Ну, у Сапрыкина одни пятерки, а у этого тройки, четверки и даже один неуд.

— Понятно. Скажите, Алла Евгеньевна, они с Сапрыкиным случайно занимались не в одной группе?

— Что вы! Не-ет. Сапрыкин тогда был директором департамента и имел право на индивидуальные занятия, а Шрамков ходил в группу.

— Тогда последний вопрос: могу ли я поговорить с кем-нибудь из тех, кто занимался вместе со Шрамковым?

Алла Евгеньевна пожала плечами.

— В принципе, да. Я сейчас выпишу из ведомостей их фамилии, а вы пойдите в соседнюю комнату и попросите найти в справочнике их телефоны.

Алла Евгеньевна сняла трубку и набрала номер.

— Надя? Тамара? Тамарочка, к тебе сейчас зайдет один товарищ, помоги ему, пожалуйста, найти то, что он хочет.

Лобов встал.

— Спасибо, вы мне очень помогли.

Заведующая бросила на Лобова кокетливый взгляд и протянула ему листок бумаги с фамилиями слушателей.

— Заходите еще! Только теперь по менее печальному поводу.

Лобов шел по длинному коридору курсов и думал о том, что когда-то в юности он мечтал изучать языки и даже пытался поступить на переводческий в иняз, но провалился и пошел в юридический и что теперь, когда он появляется где-нибудь для разговора с людьми, у него за спиной всегда маячит печальный повод.

Гулин вышел из машины и свернул под арку мидовского дома на Брянской. Поднимаясь на лифте, он хмурился, думая о том, что ему предстоит сообщить Жене об очередном убийстве, так или иначе связанном с похищением ее дочери.

Дверь открыл Василий Демьянович.

— Здравствуйте. Евгения Васильевна дома?

— Она пошла за хлебом — сейчас придет. Есть что-нибудь новое?

Гулин замялся, не зная, стоит ли рассказывать старикам об убийстве Даниловой и, неловко откашлявшись, спросил:

— Вы знакомы с Елизаветой Константиновной Даниловой-Вильдо?

— Фамилия мне знакома, но лично с ней, увы… — Василий Демьянович развел руками.

— Разве Витя учился не у нее? — робко спросила Валентина Георгиевна, появляясь в прихожей, и, повернувшись к Гулину, пояснила: — Витя — это наш покойный сын.

— Вы случайно не помните какие-нибудь подробности его учебы?

Старики переглянулись, пожали плечами, но вспомнить ничего не смогли. Впрочем, Гулин и не настаивал. Не было решительно ничего удивительного в том, что у Даниловой учился сотрудник министерства: учился или нет — в любом случае, эти занятия прекратились задолго до того, как родилась Маша Шрамкова.

— Что-нибудь случилось? — повторила Валентина Георгиевна, тревожно вглядываясь Гулину в глаза, но, к счастью, в этот момент раздался звонок в дверь.

— Это Женя, — всполошилась она и бросилась открывать.

— Почему вы пришли к нам? — спросила Женя, когда они закрылись в ее комнате и Гулин сообщил ей об убийстве Даниловой.

— В ее сумочке был снимок вашей дочери. Вот он.

Женя выхватила фотографию у него из рук.

— Господи… Машка… Где это? Что все это значит?!

— Евгения Васильевна, это значит, что девочка жива. Ее переодели, ее прячут, но, главное, она жива и здорова.

Женя перевела дыхание.

— Вы хотите сказать, что ее прятала эта женщина?!

— Нет. Я думаю, она ее просто сфотографировала… случайно — мы выяснили, что она увлекалась фотографией… А потом она увидела вас по телевизору и узнала вашу дочь…

Гулин показал ей номер телефона на обратной стороне снимка.

— Это же телефон передачи! Надо срочно…

— Я там уже был, — перебил Гулин, — она им не звонила. По-видимому, просто не успела…

Женя обхватила голову руками.

— Что же это такое?.. Они убили Мухина, теперь — эту женщину… Кто эти люди? Зачем им мой ребенок?

— Евгения Васильевна…

Женя не дослушала и снова схватилась за фотографию.

— Как вы думаете, где сделан снимок?

— Строго говоря — где угодно, но, скорее всего, на даче у Даниловой.

— Почему?

— Потому что на пленке он был последним, а остальные сделаны именно там.

— Надо ехать!

— Куда?

— Как куда? На дачу!

— Я там уже был.

— И что?

— Там три старые заколоченные дачки, одна из которых принадлежала Даниловой, и несколько новорусских домов, в которых никто не живет.

— Так не бывает.

— Бывает.

Гулин вытащил из кармана блокнот и добросовестно пересказал Жене все, что ему удалось узнать о хозяевах коттеджей.