Слипперы - Эдуард Иноземцев

Индус, он оказался сикхом в традиционной чалме, жил в гостинице «Космос». В номере плохо топили, он кутался в теплый халат и начал с жалоб на московскую зиму. Потом перешел к панегирикам в адрес русских женщин. И даже произнес стихотворение на английском, которое сам написал в честь москвичек. Этот индийско-английский звучал как китайский, в стихотворении я не понял ни строчки, но кивал и улыбался. Из вежливости. Марго тоже улыбалась, довольно сдержанно, а индус, то есть сикх, наблюдал за ней и расцветал на глазах. В итоге он попытался сложными логическими расчетами доказать, что каждое наблюдение является взаимодействием, которое меняет состояние и наблюдателя, и самого объекта. Это было очень похоже на любовное признание, но сделанное научным языком. Продолжая в том же духе, он поэтично объяснил нам, что при каждом измерении Вселенная разветвляется на ряд параллельных Вселенных. Это уже была Камасутра в чистом виде. И что весь мир – это каскад причинно-следственных цепочек, и не только будущее, но даже прошлое обладает вероятностью в зависимости от того, кто его изучает. А это уже был намек на то, что он готов заменить меня. Я слушал, кивал, делал умное лицо и одновременно сканировал. Ничего подозрительного. Просто свихнутый на знаниях и на одиночестве человек. Можно было завести его в ванную и избить, чтобы он научился не путать науку с практикой, или стукнуть стулом по голове, но я не стал делать ни того ни другого. Кто знает, что бы потеряла наука. Я просто послал направленный пучок энергии в его третий глаз. Это, видимо, было больно, потому что он сморщился и как-то потускнел. Зато глаза у сикха открылись, и он наконец понял, что мы с Марго не просто коллеги.

Потом мы поехали к китайцу-физику. Он жил с несколькими другими китайцами, видимо тоже физиками. Или химиками. Там их была довольно большая колония, и они снимали целый этаж общежития в Беляеве. У меня возникло чувство, будто мы попали в Китай. Перегороженные ширмами закоулки, пакеты китайской лапши, скользящие бесстрастные тени, быстрая певучая речь и ощущение своей чужеродности. Как на другой планете. Тем более что на мягком и сладком русском он начал рассказывать нам о наличии в нашей Вселенной параллельной и непонятной по своей природе материи, так называемой «темной материи», которая не взаимодействует со светом. И о странной энергии, которая является главной причиной продолжающегося процесса расширения Вселенной. И о том, что всего пять процентов Вселенной представляет собой материю, то есть вещество плюс поле, которую человек способен наблюдать и изучать. И все это, мол, говорит о том, что пространство и время многомерны. Это было интересно. Может быть. Но в этом я ничего не понимал. Думаю, и Марго тоже. Было понятно только одно: и тут мы не добились успеха.

После второго визита я поехал в Братеево, к Боре Ильину, а Маргарита вернулась на конспиративную квартиру. По-моему, она беспокоилась за наши деньги, которые теперь хранились в кухонном шкафу, в железной банке из-под халвы. Это была идея Маргариты, не самая лучшая, конечно, я с трудом представлял себе, чтобы Галина или Никанор свистнули их. Пятьсот я взял, чтобы заплатить Боре. Если, конечно, он успел что-то накропать.

Боря открыл дверь сразу, как будто ждал за дверью. Вид у него был очень сосредоточенный, но я знал, что вид этот обманчив. Обычно такое выражение лица было у Ильина тогда, когда ему хотелось пива или поесть. Или когда он смотрел порнофильм.

– Пива принес? – спросил он с порога.

Я кивком подтвердил, что принес, и только тогда Боря посторонился, пропуская меня в квартиру.

– Мама в комнате читает. Так что ты иди на кухню. Я в сортир и присоединюсь.

– Ты хоть руки моешь после сортира? – хмыкнул я.

– Не задавай экзистенциальных вопросов, придурок. Иди на кухню и жди.

Боря открыл замызганную дверь сортира и скрылся там от суеты мира. Я обошел ставший непременным атрибутом квартиры таз, стоящий посереди коридора, подметив, что он сухой, видимо из-за отсутствия снега, и направился на кухню. Кухонный стол был завален бумагами, исписанными корявым детским почерком. Как ни странно, Боря, обычно тянувший с заказами недели, на этот раз среагировал оперативно. Если, конечно, эти бумаги и были моим заказом. Или ему срочно понадобились деньги, даже за счет душевного покоя, или же заказ настолько его заинтересовал, что он приступил к работе незамедлительно.

Я сел к столу, аккуратно поставив пакет с бутылками на старый «Саратов», и быстро перелистал бумаги. Я не ошибся. В них действительно содержался ответ на мой вопрос. Но из-за корявого почерка было трудно сразу разобраться в тексте. Я собрался было прочитать внимательнее, но тут послышался шум спускаемой воды, и я поспешно отодвинул листки. Боря ревниво относился к своим текстам.

Скоро появился сам философ. Он все же вымыл руки, и от него на расстоянии пахло земляничной эссенцией. Подбоченившись, он серьезно взглянул на меня сквозь стекла толстых очков, потом перевел взгляд на свои бумаги.

– Ты читал мой текст?

– Да нет. Ждал тебя.

– Не ври. Я разложил листки по-другому. А где пиво?

– На холодильнике.

Боря подошел к холодильнику, взял пакет, вытащил оттуда друг за другом все четыре бутылки, поставил их с краю стола и сел. Потом открыл первую бутылку и приложился к ней. Одним махом отпив половину бутылки, он поставил ее рядом с остальными, вытер тыльной стороной ладони рот и только после этого взглянул на меня. Сосредоточенность уступила место удовлетворенности.

– Ну вот, я готов к обсуждению, – сказал он. – А где сигареты?

Я придвинул ему блок не самых дорогих сигарет, которые купил для него вместе с пивом. Боря вытащил из блока пачку, из пачки – сигарету и закурил.

– Душевный ты парень, – похвалил Боря. – Создаешь все условия для плодотворной работы.

– Спасибо. А где сама работа?

– Вот… – Он придвинул мне листки.

Я отодвинул их обратно:

– Я вряд ли разберу. Прочитай сам…

Боря мельком взглянул на свое произведение.

– Лучше я изложу тебе устно.

– Излагай, – согласился я.

– А ты пива не будешь?

– Нет. Пива я не буду.

– Ну, как знаешь. – Боря отпил из бутылки. – Я проделал довольно серьезную работу, к твоему сведению.

Я тоже закурил. Свои, более дорогие. И с интересом посмотрел на него:

– Ну, так излагай…

Вышел я от Бори погруженным в размышления. Оказавшись во дворе бело-голубоватого казарменного здания, каких здесь было полно, я сел на лавочку и закурил сигарету. Аура здесь, в Братееве, была довольно давящей. Как и во многих спальных районах Москвы. Одинаковые г-образные здания, однотипные школы и магазины, почти полное отсутствие зелени, в целом серость и одномерность. И люди с затюканными лицами, уныло бредущие по одинаковым тротуарам с пакетами, в которых одинаковый набор продуктов. Сигарета не помогла избавиться от ощущения, будто меня погрузили в какое-то желе. Да и думалось тут не очень. Я встал и двинул к реке, к остановке маршруток, собираясь доехать до станции «Каширская», пересесть на метро и по зеленой ветке добраться до Тверской. Шагая лучше размышлялось.