Аркан - Татьяна Русуберг

— Сменит власть? — насторожился Вишня.

— Амир болен. Говорят, смертельно, — пояснил Кай. Товарищи закивали — эти слухи просочились даже в казармы. — Кумал готов был поспорить на оставшиеся зубы, что старика на этот раз не будет в Минере. Наследник, любитель мальчиков Омеркан, не пользуется уважением знати, к тому же его сестра мутит воду и вербует приспешников, задрав подол.

Щеки Токе залил густой румянец, вызванный отнюдь не влажной жарой терм. Суровое родительское воспитание, еще сильное в нем, запрещало грубо говорить о женщинах. Заметив его реакцию, Аджакти прикусил язык:

— Э-э… Так вот, стараясь открыть глаза на мою безродную низость, Кумал не только перечислил своих высокопоставленных родственничков, но и намекнул на то, что государственные судьбы творят не только политики, но и мечи, особенно воткнутые в… — поймав взгляд Токе, Кай осекся, — под тот самый царственный подол.

— Да брехня это все небось, — отмахнулся Аркон и полюбовался на дело рук своих — лоснящуюся багровую спину Токе, яркостью соперничающую с румянцем на щеках парня.

— Может, и не совсем брехня, — пробормотал Папаша, задумчиво полоща ноги в наполнившемся пеной бассейне. — Я слышал, у Кумала и правда есть покровители в верхах, но…

В этот момент дверь терм распахнулась, грохнув о стену. В проходе появился доктор новобранцев Яра:

— Хватит нежиться, обалдуи! У меня тут два десятка «серых» ждут не дождутся песок из задниц вытрясти. На выход!

День игр Теплой Зимы начался с дурного предзнаменования. Вода в бассейнах и лужицах, оставшихся от короткого дождя, покрылась с ночи тонкой корочкой льда. На мозаику садовых дорожек лег серебристый иней, в котором подошвы Аниры оставляли цепочку маленьких узконосых следов. Холода пришли в этом году слишком рано. Лед в месяце Ниаш предвещал суровую зиму, грозящую унести много жизней, если ее не смягчить, задобрив богов горячей кровью.

Принцесса не радовалась грядущему развлечению. Давно ожидаемый гонец с важным известием запаздывал. К тому же ей предстояло делить ложу с братом, в обществе которого она всегда чувствовала себя как дикая кошка, ступившая в гнездо скорпионов. Коварные выходки и липкий взгляд Омеркана могли испортить любое удовольствие, даже от поединка Аджакти. Но у нее не было выбора. Долг обязывал сопровождать наследного принца на игры в отсутствие отца, ведь в глазах подданных она — невеста будущего амира. Правители Церрукана хранили чистоту кровной линии, идущей от богов. Наследнику трона надлежало выбрать в супруги одну из своих сестер, а у Омеркана их было всего две. Тринадцатилетняя дурочка Сеншук, уже помолвленная с диктатором Гор-над-Чета, и сама Анира.

— Паланкин ждет вас, Луноподобная, — тихо напомнила Шазия, чернокожая телохранительница, сопровождавшая принцессу повсюду. Девушка и не заметила, как замедлила шаги, почти остановившись в убеленной инеем алее.

— Пусть подождет, — отрезала она, оглядываясь на проглядывющий сквозь листву вечнозеленых деревьев купол храма. В борьбе за трон принцессе нужен был могучий союзник, обладающий сверхъестественной силой. Месяц назад ее тайно посвятили в мистерии, но не Иш-чель, традиционной спутницы Бога-Ягуара, а Иш-таб, ее сестры-самоубийцы. Все боги церруканского пантеона имели двойников, сестер или братьев, которых простолюдины почитали темными духами подземного мира и зимы. Невежды, не читавшие священных свитков, не могли понять, что дуализм света и мрака поддерживал равновесие жизни и обеспечивал ее процветание.

Святилище Иш-таб, Поящей Кровью, располагалось в камере, скрытой под полом роскошного храма сестры. Известный только адептам коридор вел в подземное капище Нау-аку — брата-близнеца Ягуара, названного Ночным Ветром. Почитание этих богов, когда-то могучих, постепенно пришло в упадок. Их царственные потомки, отрекшиеся от «сомнительного» родства, слабели и мельчали. Но еще не поздно было все изменить, а Церрукан, по глубокому убеждению принцессы, жаждал перемен, как пустыня — первых весенних дождей.

Анира приложила левую ладонь к груди там, где под упругим полушарием скрывался шрам в форме ущербной луны — знак ее принадлежности культу. Правой рукой она коснулась золотой змеи, широкой лентой охватывающей шею. В полом обруче скрывался ключ к будущему — эбру, написанное ее собственной кровью в момент инициации. Анира еще раз помолилась о том, чтобы ей открылся смысл рисунка, запечатлевшего видение, — тогда, и только тогда она сможет стать жрицей. Она просила богиню и о том, чтобы откровение не заставило себя ждать — ведь вступление в сан будет означать поддержку жречества и верующих, той пусть малой, но фанатично преданной их части, которая спит и видит возвышение древних богов и падение храмовой олигархии во главе с кисло воняющим Каашем. Последняя молитва принцессы была не о теплой зиме, а о жизни раба, что должна ее купить. Ибо, каким бы кощунством ни казалась эта мысль, видение, посланное Анире, вращалось вокруг одного: ее судьба и судьба Аджакти связаны узами, которые может разорвать только смерть.

Ворон, напоминавший огромную взъерошенную кляксу на еще не оттаявшей зелени, взлетел с верхушек пальм у храма, хрипло каркнул и приземлился на дорожку у ног принцессы. Птица покосилась на девушку сначала одним непроницаемо черным глазом, потом другим и снова издала скрежещущий жуткий звук, заставивший обычно бесстрастную Шазию поежиться. Анира улыбнулась — ворон был тотемом Ночного Ветра, забытого брата Ягуара. Наконец-то добрый знак! Решительно развернувшись на каблуках, принцесса направилась к выходу во двор, где виднелся пестрый полог паланкина.

К полудню солнце окончательно изгнало ночной холод даже с теневых трибун Минеры. Зрители, которые с утра мерзли под меховыми плащами и шерстяными пледами, ко второму отделению игр разомлели от жары и в чудовищных объемах поглощали фруктовый лед и разноцветные лимонады. Они могли быть довольны — поединки бестиариев прошли «на ура». Кровь обильно лилась на алтарь зимних богов, как звериная, так и человеческая. А впереди еще оставалось самое интересное — десять гладиаторских пар и поединок с самым настоящим пустынным троллем, подаренным дому амиров одним из гайенских вордлордов.

Гладиатор по прозвищу Красный Бык казался сотканным из солнечных лучей. Длинные рыжие волосы и борода горели ярче, чем отполированный стальной шлем и алая туника. Бык был иноземцем, и его слишком белую кожу на открытых местах обожгло до морковного цвета.

«Меткое имя, — думал Кай, пока он еще мог думать, пока Ворон не начал решать за него. — Наверное, все те штуковины, что Бык на себя навесил, причиняют боль». Если кожаные наручи-поножи и раздражали воспаленную кожу гладиатора-дакини, то он не подавал виду: в решающий момент их защита могла спасти ему жизнь. От своего права на доспехи Аджакти отказался: он чувствовал себя гораздо увереннее в мягких сапогах, облегающих брюках и безрукавке — легких и не стесняющих движения.

Публика выла, не переставая, с того момента, как Деревянный Меч вышел на арену. В отличие от памятного дебюта зрители выкрикивали не насмешки, а его новое имя, уже покрытое славой. Красный Бык держался так, будто не слышал воплей, и Кай уважал его за это. В любом случае, никто не мог бы сказать, что Аджакти достался слабый противник. Внешность Быка вполне оправдывала имя: голова в рогатом шлеме вырастала, казалось, прямо из широченных плеч. Прямоугольный щит выглядел игрушечным в руках гиганта, несколько сутулившегося, как будто дакини стеснялся собственного роста. Он знал свою силу и был уверен в себе. Как и Аджакти, он ни разу не проигрывал боя. «Что ж, тем лучше для „семерки“, — думал Кай, двигаясь навстречу Быку. — Сегодня ребята хорошо заработают на ставках».