Юго-западный ветер - Луис Альфредо Гарсиа-Роза

Добравшись до дома, он заварил себе еще одну чашку кофе. За окном ветер все еще буйствовал и гнул к земле деревья в сквере на площади. Эспиноза вновь позвонил Уэлберу: попросил того сделать копии признания доны Алзиры и разослать их в 9-й, 10-й и 19-й участки вместе с сообщением о ее самоубийстве. Он позвонит позже и все объяснит.

Днем он заехал за Ирэн. Они выбрали ресторан на проспекте Атлантика, на набережной, и сели за столик лицом к морю, хотя Эспиноза не был уверен, что вид океанской глади поможет ему изгладить из памяти вид мертвой доны Алзиры.

— О чем ты молчишь?

— О матери Габриэла.

— А что насчет нее?

— Она мертва.

— Мертва?

— Самоубийство.

— Из-за сына?

— По-видимому, из-за себя.

Эспиноза рассказал о ее признании и повторил рассказ Габриэла о ее самоубийстве.

— Эспиноза, мне кажется, что женщина не могла совершить эти убийства.

— Ты ее знала?

— Никогда в жизни не видела, но, по моему мнению, шестидесятилетняя дама не способна убить двух человек с таким хладнокровием.

— Она религиозная фанатичка. Среди религиозных фанатиков иногда встречаются такие, что начинают убивать тех, кого они считают воплощением дьявола.

— И что теперь?

— Теперь она умерла, а копии ее признания разосланы по участкам, где все это происходило.

— Это признание и ее самоубийство означают, что дело закрыто?

— Для других участков — возможно.

— А для тебя?

— Не совсем. Револьвер, спрятанный в гробу, конечно, подтвердит ее рассказ — она не смогла бы такое сама выдумать, — и в других участках они будут только счастливы сбросить еще одно дело. Но в действительности ничего не прояснилось. Даже факт самоубийства.

— Она не покончила с собой?

— Скажем так, я не уверен. Формально говоря, у Габриэла была возможность ее убить. Он мог подмешать снотворное. Она маленькая и тощенькая, так что он мог спокойно перенести тело из спальни на кухню, а потом оставалось только включить газ.

— А детали этого ее признания? Она ведь не могла все выдумать?

— Она могла услышать это от сына.

— Но это ведь чистое предположение, да?

— Конечно. Она вполне могла и сама совершить самоубийство. Нам не удастся теперь подвергнуть ее и Габриэла перекрестному допросу. С ее смертью признание приобретает особую силу, и это весьма удобно для Габриэла.

— А что, ты думаешь, случилось на самом деле?

— Ну, то, что я думаю, это весьма далеко от полицейского расследования.

Эспиноза на некоторое время замер, устремив взгляд на океан, как будто был захвачен красивым видом, а потом вновь перевел взгляд на Ирэн.

— Давай позволим себе немного пофантазировать. У меня нет никаких доказательств, даже ни намека на них — так что все, что я сейчас расскажу, — это просто гипотеза. Когда Габриэл появился у меня в первый раз, он действительно боялся пророчества чилийца. Причем он не притворялся, не изображал что-то — он на самом деле поверил, что ему предстоит кого-то убить до следующего дня рождения. Это мы были теми, кто не смог в это поверить. Вместо того, чтобы сосредоточить свое внимание на Габриэле, мы бросились искать чилийца и обнаружили, что он жулик и шарлатан, и все такое прочее, но проблема-то вовсе не заключалась в том, сказал ли он правду! Проблема была в том, говорит ли правду Габриэл. Единственное, из-за чего человек может так испугаться предсказания какого-то непризнанного пророка, — это если тот случайно попал в цель! Однако сам Габриэл тогда считал, что мысль о том, будто он кого-то убьет, — полный бред. Почему же этот бред произвел на него такое сильное впечатление? Ответ, я думаю, заключается в том, что Габриэл чувствовал вину за убийство, которое он уже совершил. И то, что сказал предсказатель, было правдой, единственной ошибкой было названное им время — это было не будущее, а прошлое. Габриэл — прямо или косвенно — был причиной чьей-то смерти много лет назад. А этот чилиец случайно напомнил ему о давнем преступлении. Вот почему Габриэл — и это очень понятно — пришел в такой ужас.

— Но… кого убил Габриэл?

— Отца.

— Своего отца?

— Да.

— Господи, Эспиноза, вот теперь я поняла, что ты имел в виду, когда сказал, что собираешься пофантазировать! А ты можешь объяснить, как он убил отца?

— Закрыв дверь.

— Что?

— Закрыв дверь в ванную.

— Не понимаю.

— Как я и предупредил, это чистая фантазия. Это могло произойти примерно так. Была зима, а дом, где они живут, довольно старый, там нет отдельной душевой кабинки. Все, что там есть, — это ванна, газовый нагреватель и ручной душ. Для полноты сцены надо добавить еще полиэтиленовую занавеску, огораживающую ванну. Муж доны Алзиры любил принимать ванну, привычка, которую он, возможно, приобрел в гостиницах, которые он посещал с менее религиозно настроенными женщинами, чем дона Алзира. Дона Алзира включила горячую воду, наполнила для него ванну и закрыла окно. Возможно, что в аналогичной ситуации Габриэл слышал сетования матери на то, как отец приобрел данную привычку. Не знаю. Но далее могло произойти одно из двух. Первый вариант — дона Алзира говорит, что сходит в магазин, пока ее муж принимает ванну. Уходя, она просит сына, чтобы тот закрыл дверь в ванную, чтобы там не было холодно. Чего она не говорит, это того, что газовый нагреватель в ванной такой же древний, как и дом, и что выводящая труба заблокирована. Или, вторая возможность — мать уходит, не произнеся ни слова, а Габриэл закрывает дверь просто для того, чтобы не видеть отца, поскольку вид отца в ванной ассоциируется у него с теми случаями, когда отец обманывал мать. В обеих версиях смерть от моноокиси углерода выглядит вполне возможной. И это случилось за несколько дней до дня рождения Габриэла — ему исполнилось тогда десять лет.

— Ну и ну! Ты правда псих!

— Не более чем другие люди.

— А кто убил Ольгу и чилийца?

— Вероятно, тоже Габриэл, но я не исключаю возможности того, что Ольгу убила мать, которая видит в женщинах исчадья ада.

— А что тогда произошло со мной?

— Может быть, просто дымовая завеса, ложный маневр — слишком много драматизма, чтобы это могло быть всерьез.

— Все, что ты сказал, — это чистая фантазия? Или за этим что-то стоит?

— Ну, ряд деталей может и не совпадать, но я считаю, что в целом — это описание того, что произошло на самом деле. Теперь это не имеет значения, поскольку нет никакой возможности это доказать. Смерть доны Алзиры после того, как она написала свое признание, положила конец этой истории. Если мы найдем револьвер под трупом, то это лишь подтвердит ее показания. Даже если аутопсия покажет переизбыток снотворного у нее в крови, это не вызовет подозрений — вполне естественно для самоубийцы постараться как можно меньше страдать, задыхаясь от газа. Так что, я думаю, это конец истории. Одна вещь, однако, очевидна: если я прав в своих предположениях, то предсказание чилийца сбылось. Сегодня день рождения Габриэла.