Гром среди ясного неба - Генри Саттон

Они вместе возвращались к дому Хоуп. Ее забинтованная нога теперь болела гораздо меньше. Несмотря на это, Поль шел медленно, стараясь быть с ней рядом. Он понимал, что это лучший способ не вызвать подозрений, хотя желание бежать, бежать сломя голову было неудержимым. Поль подумал, что, вероятно, такое чувство испытывают грабители банков, карманники и подобные им типы. Но если бы они поддались этому искушению, то всевидящие глаза, которые, как ему казалось, сверлили его спину между лопатками, получили бы окончательное подтверждение, которого только и ждали.

Когда они вошли в дом, Хоуп закрыла и заперла дверь. Наконец они могли дать волю переполнившим их чувствам. Хоуп бросилась в кресло и застыла в безмолвном гневе. Поль не мог сдержать ярости. Он шагал по гостиной, как зверь в клетке, постукивая по руке свернутым в трубку журналом, и без конца повторял: «Глупо, глупо, глупо! Дерьмо!»

— Вы имеете в виду майора Робертсона? — спросила она.

— Его, Льюина, себя,— ответил Поль.— Больше всего себя! Каким я был идиотом!

— Я не совсем с этим согласна,— возразила Хоуп.— Думаю, что мы неплохо вышли из положения.

— О, вы вели себя прекрасно. Превосходно. Особенно в конце, когда Робертсон пробовал проверить нас и спросил, слышали ли мы что-нибудь. Я просто не знал, что сказать. Умный, сукин сын! Но вы были на высоте.

— А когда вы были не на высоте? — спросила Хоуп.

— До этого,— ответил он.— До того как вошел майор. Точнее, когда мы говорили с этим дураком Льюином.

Зачем мне понадобилось раскрывать рот и докладывать ему, что я был учителем биологии?

— Ну что ж,— начала Хоуп.— Вы…

— Какая глупость. Я принимал его всерьез. Я вел себя так, будто это искренний разговор с конкретными темами и правдой… всей этой вечной мурой.

— Кто мог подумать, что врач может врать,— сказала Хоуп.

— Нет, конечно.

Поль прекратил свое нервное хождение из угла в угол и остановился перед ней. Катая журнал в ладонях, будто таким странным способом хотел его раскрутить, он сказал:

— Это и есть самое худшее. Мы предполагали, что эти люди прибыли сюда, чтобы помочь. Ведь они врачи. Но кто мог ожидать, что они будут так врать, будут в нас стрелять, держать в заключении, будут нашими тюремщиками… Это по-настоящему возмутительно.

— Но почему? — спросила Хоуп.— Почему они это делают?

— Хотелось бы мне знать,— сказал Поль. Он бросил журнал в угол дивана, а сам сел с противоположной стороны. Некоторое время он сидел молча, потирая подбородок, хмуря брови и размышляя. Затем, оставив в покое подбородок, провел рукой по черным волосам и стал рассуждать вслух:

— Мы здесь отрезаны. Никто не может уйти. Никто о нас ничего не знает — ни на радио, ни на телевидении. Ишида здоров — значится здоровым в списке Льюина. Значит, у него не паранойя и вообще не психическое расстройство. Он просто попробовал удрать отсюда. И они стреляли в него. Они больше не защищаются от болезни… Эта универсальная прививка против нескольких вирусов— сущая чепуха, просто выдумка. Если бы существовала такая прививка, можно было бы предотвращать все болезни: от простой простуды до рака. Они великолепно знают, что это за болезнь.

— Тогда почему они не говорят этого нам? Что это за болезнь, которую надо держать в тайне?! — воскликнула Хоуп.

— Одна из их.

— Одна из их?

— Иначе и быть не может. Эта мысль мне и раньше приходила в голову… Но я ее гнал. То есть если только президент нам не врал или что-нибудь в этом роде, то они должны были прекратить все бактериологические испытания. Поэтому я думал, что это не может быть Дагуэй. По крайней мере, я так думал сначала. Но теперь я убежден, что это из Дагуэя. Ничем другим все это нельзя объяснить… Зачем бы им было привозить сюда полевой госпиталь, если они могли просто эвакуировать нас в обычные больницы? Вот почему мой пикап и телефоны…

— Неужели они все еще продолжают эти испытания?

— Должно быть, так! Может быть, президент об этом даже не знает. Может быть, это оборонные испытания. Я думаю, что они их продолжают. Я хочу сказать, что, раз Дагуэй существует, работа там ведется. Что-то они там делают!

Некоторое время они сидели молча, не столько думая, сколько пытаясь свыкнуться с тем, что они только что поняли. Это было нелегко. Поль поймал себя на том, что искал в недавнем прошлом аналогичные факты, которые могли бы подтвердить, что такие вещи возможны. И, как ни удивительно, их нашлось много. Он вспомнил, как летчики военно-воздушных сил США потеряли атомные бомбы недалеко от побережья Испании. Военные власти неделями это отрицали. А дело с тысячами отравленных овец, тут же, в долине Скалл Велли! Понадобилось восемь месяцев, чтобы военные власти признали, что причиной было испытание газов, поражающих нервную систему. Он еще вспомнил, как правительство отрицало, что американское химическое и бактериологическое оружие хранится в ФРГ. А потом, неделю спустя, немцы признали, что это правда. Вспомнил также двуличие чиновников управления здравоохранения, образования и благосостояния, когда были изуродованы животные и заболели люди в местечке Глоби, штат Аризона, из-за того, что недалеко от национального заповедника Тонто распылялось вещество для уничтожения листьев «2, 4, 5-Т», которое армия применяла во Вьетнаме. Да, аналогий было достаточно, и все же кто им поверит?

Именно этот вопрос волновал сейчас Поля. И Хоуп тоже. Каким бы ни был ход ее мыслей, теперь они думали об одном.

— Мы пойдем вместе или отдельно? — спросила она.

— Думаю, что будет лучше, если мы пойдем отдельно,— сказал он.— Я сегодня ночью, а вы… подождите здесь дня два, может быть, три. Если я не пройду, тогда можете попробовать вы.

Она пошевелилась в своем кресле, достав из заднего кармана джинсов пачку с шестью капсулами в желатиновой упаковке.

— Я подумала, что это нам пригодится… Кто бы из нас ни пошел. Я взяла их со стола в приемной, когда Льюин вышел поговорить с майором.

— Да, они могут понадобиться,— согласился Поль.

— Только вот что… Я беспокоюсь — а что, если он заметил их исчезновение?

— Если мне повезет, когда они обнаружат пропажу, я буду уже в дороге. Во всяком случае, сейчас поздно об этом беспокоиться. У нас и так достаточно забот.— Он ободряюще улыбнулся.