Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки - Ольга Иконникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прошу отвести нас в палату, где лежит Митенька, но Павел Михайлович странно хмыкает:
— Вера Александровна, мне кажется, вы всё еще не поняли, что творится в больнице. Больные прибывают ежечасно. У нас нет возможности вести хоть какой-то учет. Возможно, доктор, который осматривал мальчика, мог бы сказать, куда его поместили, но для этого придется опросить весь персонал. Попробуйте найти вашего Митеньку сами.
Обход больницы становится кошмаром. Сначала я по наивности думаю, что есть отдельные детские палаты, но оказывается, что это вовсе не так. Палаты смешанные — дети, взрослые, мужчины, женщины. В комнатах темно, и запах там стоит такой, что не помогает даже пропитанная специальным раствором марлевая повязка.
Двери в одну из палат закрыты, и кто-то барабанит в них изнутри. По крикам я понимаю, что находящиеся там больными себя не считают и требуют отпустить их домой.
Я вопросительно смотрю на Болотова, он пожимает плечами.
— Бывает и такое. Иногда больничные кареты подбирают на улицах тех, кто перепил и не смог устоять на ногах. Или тех, у кого обыкновенные кашель или насморк.
— Но это же ужасно! — я чувствую, как неприятная дрожь охватывает все тело. — Запирать почти здоровых людей вместе с теми, кто болен холерой!
— Разумеется, — доктор и не думает спорить. — Только стоит ли их отпускать домой сейчас, когда они уже побывали в холерной больнице?
— Но это же замкнутый круг! Здесь хоть кто-нибудь имеет шанс выздороветь?
— Да, — отвечает доктор. — Но, боюсь, зависит это не от нас.
Мы находим Митеньку в большой палате, где не меньше двух десятков больных. Он в таком плохом состоянии, что мать уже не узнает. Катерина покрывает его лицо и тоненькие ручки поцелуями, но мальчик не откликается.
— Доктор, сделайте же что-нибудь! — она и сама уже в полуобморочном состоянии, но надеюсь, не от болезни, а от переутомления и нескольких голодных дней.
Болотов вливает в рот ребенку какую-то микстуру, а Катерина настороженно наблюдает за ним. Когда Павел Михайлович уходит в другую палату, она ложится на лавку рядом с сыном и обнимает его щуплое тельце.
— Я отдохну немного, Вера Александровна, ладно? — на ее тонких истрескавшихся губах появляется виноватая улыбка.
Кузьмич отправляется помогать по хозяйственной части — носить воду и колоть дрова. А я сижу прямо на полу рядом с лавкой и держу в ладонях маленькую бледную ручонку Митеньки.
Я пытаюсь сосредоточиться и передать частичку энергии от себя к нему. Но это дает совсем не тот эффект, на который я рассчитывала. Я начинаю читать мысли — всех, кто находится в палате. И мысли эти настолько темные и безрадостные, что уже через несколько минут я чувствую слабость и тошноту. Я пытаюсь закрыться, но я еще слишком плохо владею этой практикой.
Два моих дара смешиваются, переплетаясь в такой клубок, распутать который я не в состоянии.
— Вам плохо, барышня? — участливо склоняется ко мне незнакомый мужчина — должно быть, доктор или санитар.
А у меня нет силы даже на простой ответ.
Он приносит мне горячей воды и новую повязку. Я выпиваю целый граненый стакан. Чувство голода во мне борется с тошнотой. Ужасно хочется бросить всё и вырваться на свежий воздух.
Пытаюсь взять себя в руки. Понемногу получается. Чужие мысли я уже не слышу. И кажется, с Митенькой налаживается контакт. Во всяком случае, дыхание мальчика становится ровнее, а щеки — чуть розовее.
Я поднимаюсь, чтобы размять затекшие ноги. Делаю несколько шагов по комнате.
И вдруг слышу робкое и тихое:
— Наташа!
Я вздрагиваю, оглядываюсь. Кто мог назвать меня настоящим именем? Кузьмич? Нет, я вижу его в окно — он во дворе.
— Наташа! — зовет тот же голос от противоположной стены.
Иду в том направлении, стараясь не потревожить лежащих на полу больных. Смотрю на женщину на набитом сеном матрасе. Ее лицо мне незнакомо, но она тянет ко мне дрожащую руку.
Озарение приходит внезапно:
— Тетушка!
Татьяна Андреевна силится приподняться, но у нее не получается. У нее нет даже подушки!
Я бросаюсь к ней, с трудом сдерживая слёзы. Она изменилась до неузнаваемости — похудела, побледнела. Ее пальцы холодны как лёд.
— Наташа, я не успела сообщить Софи! Это случилось так внезапно. Но я молила Господа, чтобы вы хоть как-нибудь узнали об этом.
— Всё будет хорошо, тетушка! — я пытаюсь улыбнуться. — Сейчас я отправлю Кузьмича к Соне, а сама посижу с вами.
Татьяна Андреевна яростно мотает головой:
— Нет, Наташа, не сообщай ей! Если она узнает, то приедет сюда. Не надо! И тебе нужно отсюда бежать! Ты только скажи — с ней всё хорошо?
Я шмыгаю носом:
— Да, всё хорошо. Она по-прежнему в доме княгини Артемьевой. Она здорова.
— А ты, Наташа? — ее взгляд сосредотачивается на моем лице, но только на мгновение. Ей тяжело, и она закрывает глаза. — Как ты оказалась в Петербурге? Ты знаешь обо всём? Прошу тебя, не обвиняй ни в чём Сонечку! Она не виновата! Это придумала я, а ее заставила подчиниться. Ты же знаешь — она послушная девочка. Но я не хотела тебе зла! У тебя есть титул! Тебе ни к чему участвовать в таких смотринах! Ты можешь выйти замуж по любви. А Соня… Ох, и зачем только мы приехали в Петербург! Кто же знал…
На лбу ее выступает пот.
— Вам не следует волноваться! Хотите, я позову доктора?
Но она хватает меня за руку.
— Нет, Наташа, останься! Я была для тебя плохой опекуншей, но я так боялась, что если начну вывозить тебя на балы и в столицу, то ты рано выйдешь замуж, и мы с Соней останемся ни с чем.
— Вам нужно отдохнуть! Мы можем поговорить об этом утром.
Но она качает головой:
— Нет, Наташенька, это — моя последняя ночь. Не плачь! Я хочу попросить тебя…
Я снимаю с лица повязку. Мне трудно дышать.
— Всё, что угодно, тетушка!
Я наклоняюсь к ней, и она шепчет:
— Не оставляй Сонюшку! У нее нет никого, кроме тебя! Не прогоняй ее из Закревки!
Я уже не сдерживаю слёз, и они текут по щекам, капают на ветхое лоскутное одеяло.
— Как вы могли такое подумать? У меня тоже нет никого, кроме нее! Мы с ней теперь ближе, чем родные сестры! Не беспокойтесь — если она решит выйти замуж, я дам за ней хорошее приданое.
Мне непривычно говорить это, но я понимаю, что для нее это важно.
Она кивает:
— Да, ладно. Может быть, ей встретится хороший человек.
Я вижу, как она угасает с каждой секундой. Мне хочется сказать ей что-то еще, чтобы поддержать, успокоить.