Друзья Бога - Сергей Слюсаренко

— Ты освободил меня, теперь ты тоже свободен, — произнес Монтесума.

Андреа готов был поклясться, что на лице ацтека не дрогнул ни один мускул и губы не шевелились. Но голос звучал в юноши прямо в голове.

— Отдай мне нож и иди, — заговорил Монтесума.

Андреа на секунду растерялся, но потом выхватил каменный нож из отверстия и, сделав над собой усилие, подошел к хозяину подземелья и протянул ему нож, держа его за лезвие.

Тот поднял руку и прикоснулся к рукоятке ножа. Тотчас словно тысяча чертей запели песню. Страшный вой ворвался в уши, ударил по барабанным перепонкам. Воздушный вихрь, как будто вырвавшись из ада, закрутил всех, оторвал людей от пола, бросил их на стену, с грохотом раскидал сотни черепов, которые с треском рассыпались в прах. Вихрь закружил Монтесуму, который растаял в нем бесследно. После этого стихия успокоилась. В помещении храма повисла смертельная тишина. Зеленое призрачное свечение погасло, но стена, из-за которой пришел Монтесума, не вернулась на место, оставив выход наружу, откуда шел обычный дневной, живой свет.

— Эй, тут есть кто живой? — раздался голос снаружи. Это был Торро Вальдес.

— Здесь! Сюда! — заорали Андреа и Травалини. Манко при этом хранил молчание, хотя тоже заметно обрадовался.

В проем разрушенной стены вошли остальные участники экспедиции. Они, как и было договорено, ждали у храма. Но ничего о происходящем не знали и не догадывались, пока взрыв, как им показалось, не разнес внешнюю стену.

— Грузите золото, надо уходить. — Андреа спешил покинуть это страшное место.

Сам он снял с мула свою поклажу и извлек оттуда белую холстину. В нее завернул череп и спрятал его надежно в переметную сумку на боках мула. Но тут из пирамиды раздались крики и звуки борьбы. Почуяв недоброе, юноша бросился обратно в храм. Там в сумраке он увидел, как Заморра с Хаби связывают руки поваленному на пол Травалини.

— Это что происходит?! — взревел Андреа.

— Спокойно, капитан, мы просто не умеем делить на восемь. Только на четыре, — раздался за спиной хриплый голос Торро Вальдеса. Ствол пистолета уперся в спину капитана.

— Ну и набрали мы сброда на Ямайке, — только и смог сказать Андреа.

Быстрыми и неприятными движениями руки Вальдеса обшарили карманы Андреа и сняли с перевязи шпагу.

— Пригнись! — раздался внезапно крик Манко.

Андреа, ведомый скорее инстинктом, чем разумом, рухнул на пол. А боевой топор ацтеков со свистом вошел прямо в лоб Вальдесу. Падая, тот в агонии все-таки спустил курок. Прогремел выстрел, но Андреа не стал разбираться, куда угодила пуля. Выдернув из головы Торро топор, он за один прыжок преодолел расстояние до лежащего врача. В бешенстве Андреа двумя ударами уложил предателей.

— Где четвертый? — крикнул Андреа.

— В углу. — Манко показал куда-то себе за спину. — Он меня связать хотел. Я ведь говорил, что придут только трое.

— Спасибо, Манко, ты спас мне жизнь. — Андреа протянул руку индейцу. — Но в морду я дал тебе по делу!

— Ты мне брат, я на брата не обижаюсь. — Манко ответил на рукопожатие.

Через час небольшой караван из десяти мулов и трех всадников двинулся на запад, к берегу Тихого океана.

Закрутили петлю ловко.

Леденеет кровь.

Перекинулась веревка.

«Ей, не прекословь!»

Под ногой — сухие корни,

А под носом — смерть.

Выше, виселица, вздерни

В голубую твердь!

Подвели: зажмурюсь, нет ли —

Думать поотвык.

Вот и высунул из петли

Красный свой язык

Андрей Белый

Лагерь разбили на берегу живописной бухты Сиуатанехо, где путешественники должны были дождаться прихода «Диссекта». Золото на всякий случай спрятали в тайнике, вырытом в зарослях пальм, подступающих к самой кромке океана. Там же оставили мулов, соорудив временный загон из тонких стволов молодых акаций.

Неделя отдыха на райском побережье океана пошла Андреа, Манко и Травалини на пользу. Мучения перехода забылись, усталость прошла, раны затянулись, не оставив никаких следов, кроме нескольких мелких шрамов. Манко после событий в пирамиде изменился, от его замкнутой таинственности почти не осталось и следа, и по вечерам часто рассказывал смешные истории из ацтекского эпоса. Но каждый раз, когда Андреа намеками пытался поговорить с ним о том, что произошло в храме, индеец упорно уходил от вопросов. Наконец Андреа спросил его в лоб:

— Манко, я понимаю, что ты не хочешь мне ничего объяснять. Но я все-таки хочу знать, что произошло там, с какими силами мы столкнулись. Я прошу, объясни. — Андреа, сидя у костра, следил за реакцией индейца, освещенного пляшущими языками огня. — Я уважаю твою веру и традиции твоего народа, но поверь, в моем желании понять нет ни грамма желания владеть. Только знать.

— Много лет назад испанцы разорили нашу империю, и Монтесума предал нас, — неожиданно заговорил индеец.

— Предал? Я слышал, что он погиб, борясь с захватчиками.

— Монтесума думал, что умер. Но нет прощения предателю! — Манко, казалось, даже чуть поднялся в воздух над костром, столько возмущения и силы было в его глазах.

— Кого он предал? — спросил Травалини. — Великий Монтесума боролся в рядах освободительного движения…

— Он хотел принять вашу веру, — мрачно изрек Манко.

— А что, вера царя стоит жизни народа? — не унимался врач.

— Вера стоит жизни.

— Чья жизнь — цена веры?

— Того, кто верит.

— Во что, во что верит? В то, что если вырезать сердце у невинного юноши, то всем станет сразу хорошо?

— Юноша первый в это верит. Верил. И его жизнь была подвигом.

— Варварство не есть подвиг. Варварство — это потакание низменным инстинктам.

— А разве инстинкт может быть низменным?

На мгновение повисла пауза. Андреа не знал такого слова — «инстинкт», Травалини употребил его в силу своей природной склонности к академической дискуссии. Но вот то, что Манко знал это слово, — просто обрушило спор.

— Когда Монтесума решил принять вашу веру, он предал нас. Нельзя предать веру ради свободы — уперся Манко. — Вот Кетцалькоатль и проклял его. Монтесума умер, но его дух должен был сидеть взаперти до освобождения.

— Сидеть где? Манко, я все, конечно, понимаю, но уж если он стал христианином, дух Монтесумы не может быть нигде, кроме как во власти Бога!

— А он и не стал христианином. Он просто собирался нас предать.

— Манко, тысячу раз готов повторить: прийти в лоно истинной церкви — это не предать, это спасти ваши души.

— Это твоя вера. Вот ты и спас его.