В ожидании счастья - Виктория Холт

Неожиданно я почувствовала, что по моим щекам текут слезы.

Двери раскрыли настежь, и народ хлынул в собор. Я ощутила запах фимиама, слышала крики птиц, которых выпустили как символ мира. Прогремел салют, с громом пушек смешались звуки труб и барабанов.

Я присоединилась к королевской процессии, вышедшей из собора. Как только мы появились, раздались возгласы «Да здравствует король!»

Я писала своей матери:

«Коронация прошла с большим успехом. Все были довольны королем, а он ими. Я не могла удержаться от слез… Весьма неожиданно и приятно было хорошо быть принятыми после бунта, несмотря на все еще высокую цену на хлеб. Для французов характерно, что их можно увлечь дурными предложениями, но затем они сразу же вернутся к здравому смыслу. Когда мы слышим приветственные крики народа и видим проявления его любви, у нас появляется еще больше желания работать во имя его блага».

Мой муж пришел ко мне, когда я писала эти строчки, и я показала их ему. Он все еще немного смущался в моем присутствии, и мы оба были глубоко тронуты сценой в соборе.

— Это было прекрасно, — сказал он. — Я чувствовал себя так, как будто со мной говорил сам Бог.

Я кивнула.

— Вот о чем я написал в письме Морепа.

Оказывается, в нем говорилось о том же, что и в моем письме.

— Мы оба думаем одинаково, — сказала я. Он взял мои руки и поцеловал их, затем сказал:

— Это была прекрасная церемония, не правда ли? Глубоко трогательная. И все же ничего меня так глубоко не тронуло, как твои слезы, я увидел их, когда посмотрел на галерею.

Я бросилась в его объятия.

— О, Луи, Луи… Я никогда не испытывала более трогательного момента в своей жизни.

В Реймсе Людовик совершил еще один ритуал — встречу с золотушными, другим старым обычаем, уходящим корнями к Хлодвику. Для этой церемонии больные золотухой со всей Франции прибыли в Реймс, и вот две тысячи четыреста страдальцев выстроились в ряд вдоль улицы, преклонив колени, когда мимо проходил Людовик. Это было ужасное зрелище — множество людей страдало от этой страшной болезни, погода была теплой и в воздухе стояло зловоние. Но Людовик до конца выполнил свой долг. Его глаза были полны решимости, его осанка была королевской. Как он умел держать себя в подобных случаях! Он касался лица каждого человека — от лба до подбородка, а затем щек, говоря при этом:

— Пусть Бог исцелит тебя, король касается тебя.

Две тысячи четыреста раз он произнес эти слова так, будто каждый раз произносил их по-новому. Ни один король Франции никогда не выполнял этот священный долг с большей искренностью, и бедные больные люди смотрели на него с чувством обожания. Я гордилась им — не только как королева Франции, но и как жена такого человека. Он не проявил никаких признаков усталости при исполнении долга, а граф Прованский и Артуа выполнили свою роль — подали сначала уксус для дезинфекции его рук, а затем душистой воды из цветов апельсинового дерева, чтобы король мог вымыть их.

Оставшись наедине с ним, я сказала, что он был прекрасен, и он чувствовал себя очень довольным. Он намекнул, что мы могли бы работать вместе, и я подумала, что если бы в этот момент я попросила его предоставить монсеньеру де Шуазелю место в его правительстве, то он согласился бы. Я верю, что он сделал бы это, потому что не мог мне отказать ни в чем. Но монсеньер де Шуазель остался в прошлом, кроме того, моя матушка не хотела, чтобы он был восстановлен в должности.

Я хотела только одного от Луи — детей. Это единственное, что он не мог мне дать, но я знала, что он так же страстно желает этого, как и я.

У нас здесь ходит множество едких памфлетов. Никто при дворе, включая и меня, не избежал их стрел. Особой изощренностью отличаются памфлеты в мой адрес. В них мне приписывают многочисленных любовников и любимчиков как мужского, так и женского пола.

Мария Антуанетта — Марии Терезе

До меня дошли вести, что ты купила браслеты за двести пятьдесят тысяч ливров и тем самым расстроила свои финансы… Я знаю, насколько расточительной ты можешь быть, и не могу об этом молчать, поскольку я слишком сильно люблю тебя и не собираюсь льстить тебе.

Мария Тереза — Марии Антуанетте

Мое страстное желание иметь детей становилось все сильнее и сильнее. Я увеличила свое маленькое семейство собак, но, несмотря на мою нежную любовь к ним, они не могли компенсировать мое непреодолимое желание стать матерью.

Когда моя невестка родила сына, мне очень хотелось быть на ее месте. Когда она кричала во время схваток от боли, мне хотелось, чтобы схватки были у меня. Она лежала обессиленная, но какая-то одухотворенная и совсем не была похожа на то непривлекательное маленькое создание, которое я знала до этого. С ней произошло чудо — она стала матерью. Я слышала ее голос, в котором надежда смешивалась с опасением, и могла себе представить, что она почувствовала, услышав ответ:

— Маленький принц, мадам… Такие слова, вероятно, желает услышать каждая принцесса и королева.

— Боже! Как я счастлива! — в ответ промолвила она.

Как хорошо я ее понимала!

Ребенок был хорошеньким и здоровым. Его плач заполнил комнату — он казался мне самым прекрасным звуком в мире.

Мы покинули покои роженицы вместе с моими служанками, начальницей которых стала принцесса де Ламбаль, моя любимая подруга, которую я назначила вместо мадам де Ноай. С каждым днем я все больше и больше привязывалась к моей дорогой Ламбаль и не представляла своей жизни без нее. Теперь я стала пользоваться услугами Жанны Луизы Генриэтты Жене, моей маленькой чтицы. Выйдя замуж за сына монсеньера Кампан, она стала мадам Кампан. Она была преданной и доброй, и я также не могла обойтись без нее. Однако по своему рангу она выполняла роль одной из моих доверенных служанок, а не близкой подруги, которая могла сопровождать меня на различные праздники и балы.

Когда мы проходили бесконечными дворцовыми переходами, нас встретила толпа женщин из «Чрева Парижа». Сложился обычай, когда публика присутствовала при рождении королевских отпрысков, однако это относилось только к королеве. При рождении членов королевской семьи меньшего ранга допускалось лишь присутствие ее членов, поэтому народу не разрешили пройти в спальню графини, он был во дворце.

Когда я шла с принцессой де Ламбаль и следовавшей за нами в нескольких шагах мадам Кампан в свои покои, я увидела, что все женщины из «Чрева Парижа» обернулись. Они смотрели на меня с откровенным любопытством, к которому я стала привыкать. Я старалась не отворачивать нос, почувствовав запах рыбы — передо мной, были торговки рыбой, которые более всех торговок Парижа были известны своей несдержанностью в выражениях. Они столпились вокруг меня, прикасаясь к моему платью и рукам. Последние особенно их восхищали: мои пальцы были длинными и изящными, кожа нежной и белой и, разумеется, все они были украшены моими любимыми бриллиантами.