Изгнанник - Лариса Петровичева

– Возьмите, – сказала она. – Вам ведь нельзя без него.

– Оно теперь твое, – просто ответил Шани и отстранил ее руку. Хельга всхлипнула и приникла к нему.

– Принц хотел вас отравить?

Шани вкратце пересказал ей события сегодняшнего утра, упомянув и про отравленную еду, и про то, что охране был отдан приказ остановить его любой ценой, и про клятву, которую дал ему Луш. Хельга напряженно внимала каждому слову, а потом, когда Шани завершил свой рассказ, промолвила едва слышно:

– Чудом спаслись. Чудом.

* * *

Если Шани позднее вспоминал следующий месяц – а он очень не любил его вспоминать – то память неизменно подсовывала ему залитую весенним солнцем комнату, ручьи капели, бойко стучащие по подоконнику, голоса людей и шум города, доносящийся с улицы. На полу лежала растрепанная стопка листов «Ромуша и Юлеты», вся черно-красная от его поправок, и Хельга, свесив тонкую белую руку с кровати, перелистывала ее, читая то один отрывок, то другой. Время шло к выпускным экзаменам в академиуме, и ей следовало посвящать время не бездарным черновикам Дрегиля, а учебникам по инквизиторскому ремеслу, богословским трудам и собственным лекционным записям – однако у Хельги никогда не было проблем с учебой, и она могла позволить себе несколько манкировать подготовкой. Ее будущее было уже определено: Шани нашел ей место в одном из отделов центрального архива – спокойная и непыльная работа практически в одиночку, что позволило бы избежать возможного разоблачения. Потом он планировал достать для нее документы на женское имя и официально устроить к себе домоправительницей.

Весна была совершенно не-аальхарнской, дождливой и унылой, – весна была светлой, певучей, синей и золотой. У Шани были дела, множество дел, но позднее он не мог вспомнить, чем занимался в академиуме, в допросных, в зале суда – на память приходила только солнечная комната, ветер, что играл с листами рукописи, и Хельга, которая всматривалась в стихотворные строки, иногда зачитывая что-то вслух. И если рай – его маленький личный рай – в принципе мог существовать, то он был здесь, в этой комнате.

Они были.

Они любили друг друга.

Счастья им было отведено ровно двадцать девять дней. А потом все закончилось.

Весть о том, что Превеличайший Круг Заступника отвоеван у неверных, а кругоносцы с торжеством возвращаются домой, прилетела в столицу в первый день поста и распространилась быстрее пожара в иссушенной солнцем степи. Мастера всех гильдий остановили работу, в школах и академиумах были отменены занятия, во всех церквях звонили в колокола. Надев праздничные платья, горожане высыпали на улицы. Всюду пели священные гимны, всюду царила и правила всеобщая радость и ликование, словно люди были свято уверены, что теперь-то, после обретения святыни, их жизнь коренным образом изменится к лучшему.

Наверное, Шани был единственным человеком в столице, не разделявшим поголовного восторга. Древняя реликвия – это, конечно, замечательно, новость сама по себе была превосходной, однако вместе с Кругом в столицу возвращался и Луш, и вряд ли этот факт можно было считать хоть сколько-нибудь доброй новостью. Принц честно следовал данному им слову до этого момента, но что будет дальше? Стоя на площади среди ликующих и веселящихся людей и глядя, как в город, подняв торжественные знамена с ликом Заступника, входят первые отряды кругоносцев, Шани мучительно размышлял о том, что же ему теперь делать, и ничего не мог придумать. Вокруг пели, кричали, бросали в воздух шапки, совершенно незнакомые люди обнимались, словно старые друзья; Шани смотрел на них, и ласковая улыбка, застывшая на его лице, постепенно превращалась в гримасу боли.

В конце концов он махнул на все рукой и отправился во Дворец инквизиции. Священный Круг должны были доставить прямо туда для подробнейшей экспертизы и заключения, является ли святыня святыней, а не каким-либо еретическим порождением. Сулифатские шейхи воевать не любят и не умеют, предпочитая решать вопросы с помощью золота и драгоценностей, и вполне могли откупиться от воинов священного войска предметом, который в действительности не имеет никакого отношения к Заступнику. Пробиться сквозь толпу стоило Шани немалых сил: всякий встречный и поперечный искренне желал с ним обняться и разделить свое счастье, но в конце концов Шани выбрался к стоянке экипажей, где в ожидании хозяина расположилась его карета, и увидел Хельгу.

Дрегиль ничего не понимал в любви. Шани шел к девушке, глядя, как Хельга, небрежно привалившись плечом к дверце кареты, вдумчиво читает какие-то документы, и на душе у него было светло – и для этого не понадобилось никаких чудес и заморских святынь. Все было рядом – стоит только протянуть руку. Хельга оторвалась от своих бумаг и широко улыбнулась.

– Добрый день, ваша неусыпность, – на людях она была подчеркнуто сдержанной и официальной, но в зеленых глазах так и кувыркались озорные изумрудные бесенята. – Простите за беспокойство, но мне нужна ваша подпись на гарантийном письме.

Шани вынул из поясной сумки походную чернильницу и перо и быстро расписался в том, что Хельгин Равиш достойно учился, проявил подлинное рвение в истинной вере и обретении знаний и вполне готов стать сотрудником архива. Хельга довольно улыбнулась и, спрятав письмо в карман, открыла перед Шани дверцу кареты.

– Я вам понадоблюсь сегодня, ваша неусыпность?

Вопрос был скорее риторическим, чем действительно нуждавшимся в ответе. Шани взял ее за руку и негромко сказал:

– Бегом в архив, потом в инквизицию. Туда привезли Круг Заступника, я буду проводить осмотр. Думаю, тебе будет полезно поучаствовать.

Хельга коротко тряхнула головой, словно паж владыческого корпуса.

– Повинуюсь, ваша неусыпность, – она поднялась на цыпочки, и горячий шепот обжег щеку Шани: – Я тебя очень люблю.

– Я тебя тоже, – так же тихо сказал Шани.

Хельга отошла в сторону, он сел в карету и постучал в стену, приказывая кучеру трогаться. Тот переливисто свистнул, огрел лошадей вожжами, и карета двинулась вперед. Хельга некоторое время смотрела ей вслед, а потом быстрым шагом направилась в сторону центрального архива и растворилась в праздничной толпе.

Если на улице то и дело хлопали фейерверки и раздавались разудалые веселые песни, то во Дворце инквизиции царила сосредоточенная тишина, словно никому здесь и дела не было до народных гуляний снаружи, и серьезные братья-инквизиторы не собирались разделять с горожанами их восторг. Шани прошел по основному коридору, быстро заглянул в пыточную, где Коваш вдумчиво и старательно работал с упорствующей злонамеренной еретичкой, и, убедившись, что его присутствие нигде не требуется, отправился в особый зал, куда несколько часов назад доставили Круг Заступника. Надо же, все считали его мифом, а сулифатские шейхи перепугались так, что взяли и где-то раздобыли. Пожалуй, стоит почаще у них что-нибудь искать из несуществующего, подумал Шани и, толкнув тяжелую, окованную освященным железом дверь, вошел внутрь.