Из морга в дурдом и обратно - Андрей Шляхов

Возле двери в секционную доцент остановился и предупредил:

— Вскрытие не совсем обычное, обгорел у себя на даче полковник из министерства, поэтому вы будете только смотреть.

— Вопросы по ходу задавать можно? — уточнил Данилов.

— Нужно! Без вопросов нет учения.

Обугленный до черноты труп был уже вскрыт. Руки и ноги его вытянулись вдоль туловища. Извлеченный, но еще не иссеченный мозг лежал на другом столе. В воздухе ощутимо пахло гарью.

— А почему он не в позе боксера? — вырвалось у Иры.

— Думаю, что так с ним удобнее работать, — в глазах доцента мелькнули веселые искорки. — Обратите внимание, — Астраханцев указал на длинный разрез на правой руке трупа, — прежде, чем выпрямить конечности, следует внимательно осмотреть их на предмет повреждений.

В том числе и переломов. При переводе из позы боксера в позу покойника неизбежно возникнут те или иные повреждения, совершенно не относящиеся к делу. Переломы костей, разрывы кожи, очень похожие на резаные раны, или даже ампутации. Тела, подвергшиеся действию высоких температур, чрезвычайно хрупки.

Врач, проводящий вскрытие, взял у своего помощника двадцатимиллилитровый шприц с длинной иглой и воткнул иглу в красно-синюшное сердце трупа. «Тот же внутрисердечный укол», — подумал Данилов. Поршень плавно пошел назад. Шприц наполнился густой на вид темно-красной кровью.

— На наличие карбоксигемоглобина, — пояснил Астраханцев. — Можно в принципе и из аорты набрать. На гистологию берем большое количество срезов с ожоговой поверхности из разных мест, по возможности — граничащие с неповрежденной кожей. — Для чего, догадываетесь?

— Чтобы найти прижизненные изменения и отличить их от похожих посмертных? — предположил Данилов.

— И не забудьте с той же целью отправить на гистологию срезы с поверхности корня языка, а также тканей глотки, гортани, трахеи и бронхов, — подал голос врач, проводивший вскрытие. — Для поиска копоти и оценки изменений слизистой оболочки.

— Что требуется от врачей других специальностей при производстве судебно-медицинской экспертизы? — спросил Астраханцев.

— Внимание к изменениям и тщательное взятие образцов на исследование, — чуть ли не хором ответили Данилов и Ира, услышавшие этот вопрос далеко не в первый раз.

Пока изучались извлеченные из трупа внутренние органы, Астраханцев то и дело задавал вопросы:

— Главный признак прижизненного полостного ранения помните?

— Нет, — ответил Данилов.

— Что-то связанное с обугливанием ближнего к ране органа? — не очень уверенно предположила Ира.

— Несвязанное с обугливанием, а… — Астраханцев умолк, но правильного ответа не услышал и продолжил: — А резкое уменьшение в размерах. Под действием высокой температуры орган как бы съеживается…

Покойник, лишенный всего содержимого, равнодушно лежал на секционном столе.

— Слушаю я вас, — хмыкнул судебный эксперт, — и час от часу становлюсь умнее.

— Вот и хорошо! — порадовался за коллегу Астраханцев.

— Ты им еще про осмотр места происшествия расскажи.

— Ну это лишнее, захотят — прочтут сами. Верно, коллеги?

— Верно, — согласился Данилов.

«Только осмотра места происшествия мне не хватало», — подумал он. После разговора с Еленой на сердце лежал тяжелый камень, а сейчас еще добавилось похмелье. Зато вчера вечером в гостях у Полянского было хорошо, иначе и быть не могло, ведь рядом сидел искренний и понимающий друг. Жизнь казалась простой, хотя и немного нервной штукой, и Владимир был уверен в том, что скоро все наладится. Сложится, склеится, устроится самым наилучшим образом, вернется на круги своя и так далее. Сегодня же поутру вместо розовых очков на глазах были черные.

Елене удалось сделать главное: заронить в душу, а точнее, в разум Данилова, зерно сомнения в правильности принятого им решения. Это не просто огорчало, а бесило Владимира. Ему непросто было решиться изменить свою жизнь, и ему не хотелось снова переживать этот процесс. К тому же Данилов всю жизнь старался быть последовательным: коней на переправе не меняют, отмерил семь раз — режь, не задумываясь!

Само собой, он не собирался к психоаналитику. Чего ради идти на исповедь к постороннему человеку, когда можно самостоятельно разобраться со своей жизнью? Владимир думал, что Елена предложила консультацию лишь для того, чтобы задеть его, уязвить. Зачем ей это было надо, Данилов понимал или ему казалось, что понимает. Гораздо проще изменять психу, чем нормальному, любящему человеку. Елена никогда не была стервой и вряд ли стала бы таковой, но угрызения совести нередко побуждают очернить ближнего ради того, чтобы почувствовать себя лучше. Пустяки, дело житейское.

Может, и обычное, но очень обидное для того, кого хотят сделать козлом отпущения. Однако и рвать отношения сразу и навсегда не очень хотелось. Хватит, расходились уже в разные стороны, чтобы потом, уже будучи взрослыми людьми, сойтись снова. Не надо повторять ошибок прошлого…

План вырисовывался простой, ясный и четкий. Елена заслуживала последнего шанса, и Данилов решил ей это предоставить. Он не станет больше пытаться сблизиться, но и не уйдет прямо сейчас. Не исключено, что Елена одумается. Не исключено, что она раскается, поймет, как и насколько была неправа, и тогда Владимир предложит забыть обо всем, что произошло и они станут жить еще лучше, чем раньше.

От меньшего стола врач с помощником вернулись к большому, секционному, и принялись вдвоем ворочать изрядно полегчавший труп.

— С обугленными трупами мороки очень много, — прокомментировал Астраханцев. — Их всегда исследуют очень тщательно, чтобы не пропустить ненароком каких-либо прижизненных повреждений, которые под воздействием огня частично или полностью утрачиваются.

— И очень полезно после работы с органами вернуться к телу и осмотреть его, — добавил врач, не прекращая своего занятия. — А то глаз замыливается…

С негромким треском от трупа отделилась правая голень и осталась в руке ассистента.

— Поаккуратней! — шикнул на него врач.

— Я аккуратно, — гнусаво огрызнулся помощник, кладя конечность на стол.

— Он сам тебе ее отдал? Неужели?

— Как будто я живому ногу оторвал! — возмутился ассистент. — Он уже свое оттанцевал и отбегал, ему теперь полный комплект конечностей ни к чему. Тем более что гроб все равно закроют, чтобы никто нашего красавца не видел.

— Можно взглянуть? — Данилов посмотрел на Астраханцева.

Тот кивнул. Данилов осторожно взял ампутировавшуюся часть ноги, неожиданно легкую. Голень отделилась прямо по коленному суставу — кости не ломались, просто одна отошла от другой. Хрустела, разрываясь, высушенная плоть.

Ира подошла поближе, но в руки конечность брать не стала. Только прошептала: